Тоби не верил собственным глазам. Меньше всего им было нужно, чтобы их уличили в знакомстве с Дориа. Но ведь тот пострадает не один за свое двурушничество. Генуэзец, конечно же, не преминет выдать Тоби и Николаса. Даже если это ничем не поможет ему самому, он обвинит своих врагов в шпионаже.
Никто не сможет доказать, что они были не заодно. Нет, Дориа не избегнет своей участи. Но их двоих также ждет смерть.
Теперь, когда решающий миг настал, Николас застыл в полной неподвижности, почему-то глядя на Ноя.
― Дозвольте мне сказать, Махмуд-паша, ― воскликнул тем временем Дориа. ― Лишь один человек знал, где спрятано оружие ― моя жена. Я вижу, что она поделилась этим с кем-то еще. Я расскажу вам, кто устроил засаду.
― Я и не сомневался, что ты найдешь, кого обвинить, ― возразил великий визирь. ― Но разве ты сможешь это доказать? Уведите его.
Но Пагано Дориа не унимался:
― Я могу доказать это здесь и сейчас. Ваш собственный паж: подтвердит… ― И он обернулся в поисках мальчика.
Ной сделал шаг вперед, двигаясь с изяществом, которому, должно быть, обучил его сам генуэзец, глядя на него огромными светящимися глазами, столь памятными по Флоренции и по Модону… Затем взгляд его изменился.
― Мой господин, ― обратился чернокожий к визирю. ― Этот человек досаждает вам…
И, вскинув кинжал, он вонзил его прямо в горло Дориа.
Тоби закричал, ― но с губ его сорвался лишь шепот. Николас вообще не издал не звука. На лице генуэзца отразилось недоумение, и когда он упал, янычары от неожиданности едва успели его подхватить. Затем они уложили генуэзца на землю, и Турсун-бек, нахмурившись, склонился над ним.
― Он мертв или умирает. Султан…
― Султану это безразлично, ― проронил великий визирь и побранил пажа: ― Ах, дитя, дитя! О чем ты только думал? ― Но в голосе его не было недовольства. Должно быть, он не заметил всплеска любви, ненависти и тоски в глазах негритенка.
Зато Николас прекрасно видел это. Тоби наблюдал за ним, а тот, в свою очередь, не сводил взгляда с распростертого на земле тела Дориа, истекавшего кровью, которая пятнала элегантные одежды. Генуэзец последним усилием повернул голову, переводя взгляд с одного лица на другое. Он пытался заговорить, но из горла вырывались лишь алые пузыри. Николас устремил взор на Ноя с немым вопросом, ― но не получил никакого ответа. Теперь на темнокожем личике не было ни следа прежних чувств, ― лишь горчайшая гордыня. Развернувшись на каблуках, Ной занял место рядом со своим новым хозяином, а Пагано Дориа в последний раз взглянув на Николаса, внезапно торжествующе улыбнулся.
Тоби, освобожденный от пут, склонился над ним, но это было уже бессмысленно, и он жестами показал:
― Он умирает.
Никто не спрашивал, зачем Дориа явился к ним. Ной был единственным, кто мог бы сказать туркам правду, ― но он избрал иной путь. Николас неподвижно стоял рядом с Дориа. Турсун-бек, нагнувшись, поднял окровавленный кинжал со словами:
― Занятно. Это его собственный нож, и на нем его имя. А на поясе у него другой, точно такой же.
― Вот как? ― удивился Махмуд-паша. ― Тогда его следует отдать Айюбу за то, что он защитил своего хозяина-лекаря. Похоже, мы скоро потеряем наших двоих гостей. На юге разразилась какая-то болезнь среди верблюдов, и Сара-хатун попросила, чтобы эти люди вернулись в свое племя. Султан милосердно изволил их отпустить.
Дориа захрипел. Похоже, он слышал, что творилось вокруг, но, конечно, не мог говорить. Свидетель при собственном смертном ложе… безмолвный, не способный ни обвинить, ни очаровать. Наконец, Великий Визирь с коротким кивком удалился. Турсун-бек со своими янычарами последовал за ним. Тоби поклонился им вслед и остался стоять на месте, тогда как Николас с исчезновением последнего постороннего зрителя подошел и опустился на корточки рядом с умирающим.
Так он и сидел до самого конца, глядя на Дориа, а тот ― смотрел на него; и Тоби наблюдал за ними обоими. Странные спутники для человека, уходящего в последний путь… Но хотя именно они принесли генуэзцу гибель, похоже, он был благодарен им за то, что они не оставили его в смертный час.
Ближе к вечеру верблюжий лекарь со своим помощником оставил лагерь султана. Незадолго до этого они успели наскоро попрощаться с Сарой-хатун.
― Стало быть, вы увидели все, зачем приходили, ― промолвила она. ― Ничто не могло бы изменить хода событий.
Сегодня Сара-хатун выглядела совсем старой, и морщины под глазами залегли глубже обычного.
― Иоанн Комнен сказал моему сыну: «Будь моим союзником». А мой сын, Узум-Хасан ответил: «Хорошо, если ты отдашь мне земли и свою племянницу в невесты». Но теперь султан владеет землей, так что император Давид может получить племянницу обратно, если пожелает. Неужели, вы всерьез полагаете, что даже не будь меня и Амируцеса, император действовал бы иначе?