― Да уж придется пошевелить ими мне, если ты это делать отказываешься, ― съязвил Николас. ― Разве ты сможешь удержаться на плаву, если пойдет ко дну компания, в которой ты служишь? Также это несправедливо по отношению к Годскалку, Тоби и Грегорио. У них ведь тоже есть репутация. Если ты предвидишь впереди какие-то неприятности, так скажи им об этом. Могу заверить, что болтать они не станут. Но они смогут поправить тебя, если почувствуют, что тебе изменяет рассудок, или даже чувство юмора. Что скажешь?
― Пошел вон, ― коротко отозвался Юлиус. Впрочем, он выразился куда грубее, как в те дни, когда учился в Болонье.
― И пойду, ― подтвердил Николас. ― И стану агентом Флоренции в Трапезунде. Весь вопрос в том, куда пойдешь ты?
― Так ты хочешь, чтобы я ушел? Отлично! ― воскликнул Юлиус, ― Я и не собирался оставаться.
― Юлиус, ― самым ласковым тоном обратился к нему Тоби. ― Юлиус, подумай как следует. Николас выступил в твою защиту и сказал Медичи, что они могут порвать свой договор, потому что он не согласен тебя уволить. И ты по-прежнему считаешь, что он хочет от тебя избавиться?
Стряпчий почувствовал, что краснеет, и тяжело задышал.
― Так ведь я же разорю компанию, разве нет? То же самое относится и к Николасу, но мы всегда утверждали, что сможем при необходимости его удержать. А если не сможем ― уйдем. Теперь я скажу, что он взял на себя куда больше, чем я готов ему отдать. Думаю, мне с вами не по пути.
Неожиданно подал голос капеллан.
Самым неприятным было то, что даже когда он говорил весьма неприятные, обидные вещи, его голос оставался ласково-мелодичным.
― Полагаю, в данный момент твой уход и впрямь уничтожит компанию. И поскольку Николас явно не будет настаивать, я сделаю это вместо него. Сейчас нам важно выступать единым фронтом. Так не мог бы ты, скажем… отложить свой уход хоть на неделю, или около того?
― Пока мы не выйдем в море, ― поддержал Тоби. Голос его звучал как-то странно. ― Далеко-далеко в море, Юлиус. Тогда, если захочешь уйти, мы все с радостью тебе поможем.
Лишь сейчас стряпчий сообразил, что это за непонятный звук: Николас тщетно пытался сдержать смех. Покосившись на отца Годскалка, он обнаружил, что тот как-то подозрительно кривит губы. Тоби внезапно закряхтел. Когда лекарь смеялся, всегда казалось, что это взорвалась какая-то из его кипящих реторт…
― Ну, расскажи же нам о ней, сын мой! ― подступил к нему лекарь. ― Мы все требуем исповеди. Хороший дом, слуги, доброе вино… Смертный грех игры в кости… Сын мой, ты согрешил! Тебя ждет ад и чертовы сковородки! Но кое-чего мы пока не слышали. Ну же, давай, ты перед нами в долгу. На что ты растратил все эти деньги?
Человек более суровой натуры, возможно, сумел бы сдержаться и продолжал питать гнев в душе. Но Юлиус, по-прежнему остававшийся наполовину студентом, окинул друзей взглядом и разжал кулаки.
― Ну, что я вам могу сказать… Помните, я рассказывал про таверну, где мы играли в кости? Я только не говорил, что это был я… Невероятно, просто невероятно… Мы встречались…
Все это закончилось большой пьянкой. Размякший, Юлиус позволил, чтобы капеллан и Тоби отвели его в суровый дом монны Алессандры и уложили в постель. Когда они направлялись в гостиную, где их дожидался Николас, Годскалк слегка замедлил шаг.
― Прежде чем мы туда войдем… кто такой Саймон?
― Кто? ― переспросил Тоби.
Годскалк, тоже слегка захмелевший, повторил вопрос:
― Это какой-то родич Николаса?
― А, вот ты о чем! ― воскликнул Тоби. ― Саймон де Сент-Пол. Богатый землевладелец, торговец. Живет то в Брюгге, то в Шотландии. Николас с детства считал его своим отцом. Впрочем, потом выяснилось, что он ― незаконный сын его бывшей жены. Милорд Саймон всей душой ненавидит Николаса, и пытался разорить его. Вот почему Николас здесь, а не дома, с женой. Счастье, что наш славный дружок-монах не узнал об этом. Хотя… кому какое дело?
― Кроме Николаса? ― предположил Годскалк.
Но вместо ответа лекарь лишь стянул с головы шапочку и, войдя в гостиную, помахал ею перед носом у фламандца Тонкие светлые пряди волос, мокрые от пота, прилипли к лысине.
― А какую из моих слабостей любезный бастард-подмастерье ты собираешься использовать в своих целях? Ибо, боюсь, у отца Годскалка их нет вовсе…