― Кто же сообщил да Кастро, где искать? ― поинтересовался Николас. ― Наш бальи ведь приходится двоюродным братом Пьеро Бембо.
― Докажи, ― невозмутимо парировал грек. ― По крайней мере, генуэзцы больше ничего не получат: радуйся хотя бы этому. Я слышал, ты сумел избавить девочку от похитителя. Воистину герой, хоть и терзаемый сомнениями. Учитывая все обстоятельства, вы вполне могли сами выбрать ей мужчину семь месяцев назад и избавиться от неприятностей. Репетиция перед Трапезундом… Я уж думал, что умру от старости, прежде чем ты наконец примешь решение. Слабеющий император, недоразвитый вождь туркменов, безумный турок, задумавший покорить всю Азию и Европу… Разве ты не мог понять, что происходит?
― Не так ясно, как венецианцы, ― ответил Николас. ― Они не хотели рисковать своими кораблями в Черном море и сознавали, что не смогут сдержать ни турков, ни туркменов и потому нашли кого-то, кем можно было запросто пожертвовать и кто выполнит за них всю грязную работу. Должен признать, ― добавил он, ― что меня весьма впечатлила Великая Церковь и ее хор. «Кто велик, как наш Господь? Ты, Боже, чудотворящий…» Они молились на том самом месте, где молится сейчас султан, а соловей…
― Пел им обоим, ― закончил грек. ― Подражай соловью. Пой. Ты жив, а Дориа ― нет.
― Но почему бы и ему не остаться в живых? Он ведь всего лишь играл.
― Ты говоришь так, словно винишь во всем меня.
― Верно, ― подтвердил Николас. ― Хотя, конечно, в конечном итоге, вина лежит на мне. Команде, чтобы объединиться воедино, нужны конфликты и препятствия, и своих людей я укреплял в стремлении видеть в Дориа естественного врага. Он ответил тем же. Я не стал их удерживать. Он напрягся сверх своих возможностей, и это уничтожило также его брак. Если бы не я, Катерина была бы счастлива. Если бы не вы…
― Объясни, ― потребовал грек.
― Не думаю, что стану себя утруждать. Мне сказали, у вас есть для меня письмо.
― Объясни, ― невозмутимо повторил его собеседник.
― А что вам непонятно? Меня привела сюда Венеция, и она же стояла за всем происходящим. Да, конечно, я внешне действовал от лица Флоренции, но это не имело никакого значения. Если бы турки потерпели поражение, Флоренция получила бы процветающую базу для своей торговли. Если бы победили турки и перебили нас всех, то со временем явился бы другой флорентиец в надежде на теплый прием, ибо султан уважает Флоренцию, которая не претендует на строительство империй. ― Внезапно он поднялся с места и уставился себе под ноги.
― Продолжай, ― велел грек.
― Но Венеция знала, что турки победят. Она знала, что империя разлагается. Знала, как слаб Узум-Хасан. Подозревала, что Грузия не придет на помощь и тем более ничем не поможет Запад. Венеции требовалось вывезти из города своих людей, но не хотелось терять при этом корабли; в любом случае бальи, скорее всего, ничуть бы не пострадал. Кроме того, Синьории очень хотелось уничтожить своих соперников-генуэзцев, но им мешал император и прочие торговцы. Поэтому они отправили туда меня, чтобы посмотреть, как я справлюсь. В лучшем случае я помог бы вытащить оттуда их товары, в худшем ― они бы ничего не потеряли. Вот почему когда султан занял город и превратил все церкви в мечети, венецианские торговцы скоро смогут туда вернуться, без всяких потерь и добавочных налогов, как это случилось в Пере. В общем, если бы все вышло, как задумывалось, то я получил бы товар, квасцы и повод испытывать к Венеции почтительную благодарность. Если же нет ― меня ждала смерть, и никто бы об этом не пожалел.
― Ты говоришь так, ― заметил грек, ― словно Венеция ежедневно общается с самим Господом Богом.
― Нет, только с Белой ордой. Ведь Виоланта знала, что Катерина находится с Дориа? Она мне ничего не сказала, иначе я мог бы остановить ее, повернуть обратно и забыть о Трапезунде. Катерина была наживкой. Из Дориа же состряпали объект для ненависти, через которого я должен был разорить всю генуэзскую торговлю. Так оно и случилось, но я догадался слишком поздно. ― Он говорил сам с собой, поскольку больше говорить было не с кем, а потом добавил: ― Я завидовал Дориа.
― Из-за Катерины? ― поинтересовался грек.
Это было так нелепо, что Николас тут же пришел в себя.