Вино было хорошим, но слишком крепким. Словно сквозь дымку отец Годскалк увидел, что Пагано Дориа улыбается бывшему подмастерью, и услышал ответ Николаса:
― Разумеется, под вашим кровом я не осмелюсь вам противоречить, однако как человек, счастливо женатый, должен заметить, что меня заботит лишь нынешнее и будущее благополучие моей супруги. Так могу ли я сказать миланскому посланнику, что он найдет вас здесь, если пожелает задать какие-то вопросы.
И вновь эта угроза…
Теперь священник явно видел, что ее скрытый смысл тревожит торговца. Но почему? Конечно, миланский посланник гостил в доме Медичи, но это был лишь знак негласного союза между Козимо и герцогом Миланским. Однако Милан всегда поддерживал тесные отношения и с соседней Генуей, чьи вольнолюбивые граждане бунтовали, подобно морским штормам, скидывая одного дожа за другим.
Так вот в чем дело!.. Милану не нравилось, как активно французы стали вмешиваться в дела Генуи. Милан вообще враждовал с Францией, и вместе с Неаполем и Флоренцией был полон решимости не допустить чужаков к власти в Италии. Вот почему Милану вполне могло не понравиться, если французская марионетка (каковой они вполне могли счесть Пагано Дориа) попытается ставить палки в колеса компании Шаретти, пользующейся поддержкой Медичи. Вполне возможно, что тогда Милан сделает все, чтобы генуэзский парусник не смог покинуть Порто Пизано…
Вскинув руку, Дориа торопливо допил вино.
― Дражайший мессер Никколо, признаюсь сразу: я не получал никаких указаний из Генуи. Разумеется, они хотят видеть меня в качестве своего консула в Трапезунде, но больше их ничего не интересует. Они не строят никаких интриг против Флоренции, однако… Я ведь тоже должен зарабатывать себе на пропитание. Кроме того, я люблю позабавить себя и других. Должно быть, люди серьезные в глубине души презирают меня за это… Но едва ли вам следует питать опасения на мой счет, ведь вы окружены солдатами, и среди ваших служащих такие достойные люди, как лекарь, стряпчий и присутствующий здесь капеллан. Если я и впрямь пытался строить какие-то козни, то позорно потерпел неудачу. Вы ― флорентийский консул и вскоре отплывете в Трапезунд. Что я могу сделать, чтобы помешать вам?.. И зачем?
― Потопить мой корабль, украсть товар, подать крепленое вино, ― предположил Николас.
― Мне его разбавить? ― осведомился Дориа. В глазах, блестящих, как у фазана, на миг мелькнула насмешка.
― Только если вам самому это необходимо, ― отозвался фламандец. ― Ведь вскоре у нас появится повод для празднования. Сколько вы хотите за свой корабль со всем его содержимым?
Дориа медленно распрямил спину. Изящно очерченные губы растянулись в радостной улыбке.
― Щедрый жест, дражайший мессер Никколо! Вы разорите семейство Медичи! Какой соблазн…
― Тогда соглашайтесь, ― объявил Николас. ― Это избавит вас от неприятного плавания в феврале, от войны с турками или со мной. ― Голос его по-прежнему звучал любезно, но Годскалк видел, как эти двое сцепились взглядами. Затем с едва слышным вздохом генуэзец отвернулся.
― Увы! Даже если вы смогли бы занять столь крупную сумму…
― Смогу, ― подтвердил фламандец.
Годскалк посмотрел на него, Пагано Дориа ― тоже.
― Я вам верю, ― кивнул он. — И все же в Трапезунде, мессер Никколо, я рассчитываю заработать несравненно больше. Разумеется, я ни в чем не намерен мешать вам. Денег там хватит на всех. Земля Золотого Руна, земля Колхиды, куда отправился крылатый овен, дар Гермеса… В те земли Язон отплыл на «Арго», по совету деревянного оракула. Там он заручился поддержкой Медеи, засеял поле зубами дракона и вырастил на нем воинов… ― Он коротко хохотнул. ― В Бургундии в честь него назвали орден. Орден, призванный сплотить людей для освобождения Константинополя. Чтобы поднять весь христианский мир, как надеется этот глупец, фра Людовико… Но государством нельзя управлять молитвами ― кто же это сказал, а?.. Так что великий орден Золотого Руна на самом деле был придуман герцогом Филиппом в честь руна своей возлюбленной. Вы слышали об этом?
― Разумеется, ― подтвердил Николас. ― Но кем же вы хотите быть? Язоном? Овном? Или драконом?
― Я не столь честолюбив, ― возразил генуэзец. ― Меня вполне устраивает оставаться Пагано Дориа. Я собираюсь в Трапезунд. Возможно, в чем-то мы будем соперничать. Я не обещаю стать легкой добычей, но вы вправе ответить мне тем же. Если боитесь или не верите, то можете сообщить обо всем в Милан ― и пусть они меня остановят. Но я чувствую в вас отвагу, страсть к риску и приключениям, а это противоречит старческой расчетливости. И тем не менее, решать все равно вам.