Тоби с радостью воспринял этот урок. Юлиус, который спал с ним в одной постели, утверждал, что стоит птичке в клетке ударить клювом по колокольчику, как Тоби тут же вскакивал, даже не успел протереть глаза, в полной боевой готовности…
Сам Юлиус предпочитал более скромные развлечения. Пару раз в городе он видел Пагано Дориа. Как правило, крысеныш брал с собой не меньше двоих-троих телохранителей, а однажды его сопровождала какая-то женщина под вуалью. И всякий раз, завидев нотариуса, Дориа широко улыбался и заговорщицки подмигивал. Юлиуса раздражали его широкополые, слишком броские шляпы с сомнительными драгоценными камнями, ― раздражали почти так же сильно, как слишком белые ровные зубы… Порой Пагано Дориа останавливался, чтобы поболтать с Николасом, рекомендовал ему какого-нибудь портного, таверну или торговца, у которого есть на продажу приличные тюфяки, столовые приборы или дорожные сундуки. Юлиус не сомневался, что хитрое подмигивание генуэзца означает, что тот готов в любой момент поглотить компанию Шаретти хоть на обед, хоть на ужин, ― но предпочитает подождать, пока не покинет Флоренцию. Николас, однако, не выказывал неудовольствия, что вызывало раздражение его поверенного. Он говорил об этом с остальными, и кроме того волновался, что к началу января, меньше чем за пять недель до отплытия, у них по-прежнему не было шкипера.
Приближался праздник Крещения, который всегда очень торжественно отмечали Медичи, устраивая знаменитое карнавальное шествие на виа Ларга, до самого монастыря святого Марка. Друзья, клиенты и люди, зависевшие от Медичи, подчинялись безоговорочно, когда им поручали позировать, а иногда даже выступать на таких представлениях. Никто не смел отказывать Козимо де Медичи, ― по крайней мере, в компании Шаретти, так что теперь их комната в доме монны Алессандры была завалена костюмами, а над окном какой-то остряк прицепил пару нимбов и единственное потрепанное крыло… Николас сидел в одиночестве посреди всего этого беспорядка, что-то подсчитывая, когда в комнату вошел отец Годскалк.
― Нет! ― тут же воскликнул фламандец.
― На самом деле, ― возразил священник, ― я и не собирался подвергать нападкам ни твои добродетели, ни пороки. Я пришел с вопросом. ― Он говорил совершенно спокойным тоном. Капеллан (а одновременно еще аптекарь и писец компании), он трудился так же усердно, как и все остальные, с момента прибытия из Пизы, и продолжал приглядываться к своим новым товарищам. Он уже неплохо был знаком с отсутствующим ныне Асторре, и быстро разгадал сложную простоту Юлиуса. Тоби, обладавший живым, едким умом и пытливой натурой, представлял собой куда большую загадку, и с лекарем Годскалк еще не разобрался до конца. Николас, который изначально и порекомендовал нанять капеллана, с той поры умело ускользал от пастырских знаков внимания, но в остальном вел себя совершенно свободно и откровенно.
Однако Годскалк обратил внимание, что откровенность эта имеет свои пределы, как со стороны Николаса, так и со стороны всех остальных, когда те обсуждали своего хозяина. Тоби и Юлиус, обожавшие посплетничать, вообще предпочитали не обсуждать Николаса при посторонних, ― что было весьма странно, если учесть, что бывший подмастерье был моложе их обоих, но оказался над ними главным, и это неминуемо должно было породить обиды и зависть…
Порой эти чувства и впрямь проявлялись, замаскированные под нетерпение и досаду, и все же крылось тут и нечто совсем иное, непонятное. Так, даже между собой они никогда не обсуждали женитьбу Николаса, похоже, слишком уважая Мариану де Шаретти. Также они относились с почтением к способностям фламандца и, возможно, именно для того, чтобы защитить эти способности, теснее смыкали вокруг него свои ряды.
Если бы лекарь не разговорился однажды, выпив лишнего, Годскалк так никогда бы и не узнал бы о связи Николаса с семейством Сент-Пол. И в то же самое время Юлиус и Тоби постоянно ощущали скрытую неловкость: словно они были существами одной породы, а бывший подмастерье ― совсем другой, и они толком не знали, чего от него ожидать. У капеллана создалось такое впечатление, что люди, работающие с Николасом, опасаются его, даже если сами не отдают себе в том отчета, и это делало их поведение непредсказуемым.