Но тут Леня вспомнил о поручении Савушкина, заторопился в рощу. Взяв из шалаша рюкзак, он прикрыл входное отверстие крышкой от стола и, по-хозяйски оглядевшись вокруг, направился через поляну к тонким осинкам.
Утро было серенькое и туманное.
Леня посмотрел на белесое неприветливое небо и неожиданно для себя подумал: «А дома у нас уже позавтракали, и папа уехал на промысел». И только он подумал об этом, как в пустом желудке появилась тупая сосущая боль. У мальчика закружилась голова и потемнело в глазах. Он остановился и зажмурился.
«Лучше не думать... Лучше не думать... Не я один хочу есть. Иван Савельевич и Андрей тоже голодные». — Леня облизал пересохшие губы и осторожно, с боязнью приподнял веки.
Деревья уже не покачивались из стороны в сторону. На высоком кусту с покрасневшими почками прыгала кургузая синичка.
«Цвин, цвин!» — беззаботно распевала синичка, совсем не обращая внимания на мальчика.
«А если наловить синичек и воробьев и суп из них сварить? Вкусно будет или нет?» — подумал Леня и затаил дыхание.
Птичка покачивалась на тоненьком прутике, распустив пестрый хвостик, и будто нарочно дразнила мальчика. Синица сидела так близко, что казалось, если бы Леня немного наклонился вперед и протянул руку, то птичка непременно очутилась бы в его дрожащих пальцах.
«Клетку сюда и горсточку пшена. Тогда можно бы. А так разве поймаешь?» — лихорадочно думал Леня, все еще не решив, что делать: продолжать ли путь дальше или попытаться поймать синицу.
Внезапно птичка вспорхнула и, задорно посвистывая и ныряя между деревьями, легко полетела в глубь рощи.
Леня вздохнул и пошел дальше.
Обирая с колючих кустов шиповника ягоды, красные, словно крошечные раскаленные угольки, он как-то незаметно для себя перестал думать о пище. Он все время ощущал неприятную пустоту в желудке, но постепенно притерпелся к ней, и она его уже мало беспокоила. Леня исколол все пальцы об острые жесткие колючки, а забираясь в самую чащу кустарника, поцарапал до крови щеку.
В зарослях шиповника он наткнулся на старую березу, когда-то давно поваленную бурей. Потемневшая и потрескавшаяся от времени береста местами завернулась в тугие трубочки.
«Закончу собирать ягоды, обдеру все дерево — и вот тебе целый ворох бересты, — подумал Леня и заглянул в рюкзак. — Теперь еще немного осталось. Посижу-ка чуть-чуть. Я еще ни разу не отдыхал».
Леня присел на березу и вытянул ноги. На ногах у него были бурки — когда-то белые, а теперь все выпачканные в грязи и глине. Мальчик смотрел на свои пятнистые бурки и потихоньку, вначале даже незаметно для себя, начал напевать, барабаня согнутыми пальцами по дереву:
«А все-таки хотелось бы знать, какие слова вырезаны на доске? Если и правда «след» не какое-то сокращенное слово, а просто след, то что такое «дузаа» и «птя»?..»
Раздумывая о загадочной надписи на крышке стола, мальчик оторвал кусочек бересты, скрутившийся в трубочку. Прищурив левый глаз, он посмотрел в трубочку на свет. Трубочка не просвечивала: в канале ее что-то было. Леня загорелся любопытством. Осторожно развернув бересту, внутри оказавшуюся ослепительно белой, он увидел черного продолговатого жучка с красной головкой и несколько пустых куколок. Эти пустышки оказались такими легкими, что стоило ему чуть дунуть на них, как они тут же взлетели и плавно закружились.
А жучок даже не пошевелил мохнатыми лапками. Он был или мертв, или все еще продолжал спать. Леня подержал его на ладони, согревая горячим дыханием, но все эти старания оказались бесполезными. «Возьму-ка я его с собой. Дома Любочке подарю». И Леня полез в карман куртки за блокнотом.
Но едва он опустил в карман руку, как тут же выдернул ее обратно, будто нечаянно обжег кипятком.
«Там еще что-то есть... что-то такое... — Он наморщил лоб и плотно сжал губы. Вдруг глаза его расширились: — Ой, да ведь это же коржик! Сашин коржик! Гостинец сестричке...»
Леня не помнил, как у него в руке очутился коржик. В кармане жесткий коржик разломился на две половинки, но и таким он казался очень соблазнительным. Слегка зажаренная корочка была румяной и блестела, а к зубчатым краям, хрупким, с блестками сахарного песка, так и хотелось поскорее прикоснуться кончиком языка.
Леня смотрел на находку и раздумывал: «Будет очень нехорошо, если я один съем коржик... А все-таки как хочется есть!» Он облизал губы и отвел от коржика помутившийся взгляд. У него дрожали руки и неровно, с перебоями колотилось сердце.