Леня вытянул ноги и тут только почувствовал, что они у него озябли.
«И когда этот ветер перестанет? Как нехорошо, когда ветер воет и голова болит», — подумал он.
Леня был в каком-то забытьи. Он слышал, как Набоков стукнулся локтем о стенку, а минуты через две сердито и скороговоркой прокричал: «Сима, зачем ты дверь растворила?», но открыть глаза не мог. Он скорее понял, чем увидел, что тракторист вдруг приподнялся и сел, взявшись руками за свою большую голову... Набокову мерещился огромный стол, ломившийся от всевозможных кушаний. Он так явственно видел чугуны с горячими жирными щами, жаровни с мясом и рыбой, доверху наполненные оладьями миски, что начинал даже ощущать пряные, острые запахи перца, жареного лука. Андрей закрывал глаза, но стол не пропадал. А в пустом желудке все сосало и сосало. Потом начались судорожные боли. Он повалился на бок и заскрежетал зубами.
Через час Иван Савельевич просунул в шалаш голову и приветливо позвал:
— Поднимайтесь, молодцы! Чай готов! Леня открыл глаза, спросил:
— Ветер сильный?
— Никакого ветра — тихо и солнышко. Нынче такой будет день — майскому ни в чем не уступит!
Мальчик начал подниматься. Но лицо его выражало полное безразличие.
Набоков продолжал лежать неподвижно, плотно сжав посеревшие губы, и с упорством упрямого человека смотрел куда-то вверх.
Иван Савельевич взял его за ногу и потянул.
— Не трогайте... Никуда я не пойду, — проворчал тракторист.
Но потом, словно опомнившись, он медленно вылез из шалаша и тут же прикрыл рукой лицо. Его ладонь с плотно сжатыми пальцами, щитком поставленная перед глазами, горела розовым пламенем.
«Опять чай...— думал он, направляясь к костру.— А во рту горько — ну как полынь жевал».
Неожиданно из-за ветлы, нависшей над обрывом, с криком вылетела стайка грузных уток. Кряквы низко пронеслись над берегом и скрылись за осинками.
— Ну и утки! — вздохнул Набоков.
— В луга полетели, — почему-то шепотом отозвался Леня и тоже вздохнул.
— Утки — да, стоящие, — не спеша проговорил Савушкин, вертя между пальцами зубчатый листочек, весь в крохотных дырочках, будто исколотый иголкой. — А ты садись, Андрей, попей чаю. Мы уж того, отвели черед... Летом тут дичи этой самой, скажу вам, тьма будет. Петруха Коротков, плотник из нашего колхоза, прошлой осенью привез с этого самого Середыша двадцать три утки. За одну ночь настрелял. Верно говорю... День-то какой, а? Благодать! Прибыль большая пошла. И льду меньше стало. Примечаете?.. Духом никогда не надо падать. Сейчас вот вентерями займусь. Глядишь, один-другой да и соберем как-нибудь из бросового хлама. А на ночь в ерике поставим. К вечеру ее, воды-то, знаете сколько разольется!.. — Иван Савельевич помолчал. — Мальцом мне не один год в подпасках довелось ходить. В сиротстве рос, без отца и матери. Всякое бывало. Раз, помню, после сева дело было. Хлеб уже давно подъели, вся еда у бедноты — картошка да квас, помилуй нас. Да и картошки-то не вволю. А у меня, у сироты, и подавно. Чего у меня? Кнут да старый чапанишко — вот и богатство мое все! Голодать приходилось. Ляжешь без ужина и к стаду пойдешь без завтрака. Ежели какая-нибудь жалостливая старуха сунет в руку печеную картошку, ну и на том спасибо. А когда и так, с пустой сумкой отправишься на выпас. В один такой день пригнали мы с пастухом скотину... Да-а... Коровы по леску, по полянкам бродят, а мы на пеньки уселись. Рано, росы кругом по колено, комары жалят, проклятые, а тут еще живот подводит. И так вдруг, скажу вам, невтерпеж мне стало, ну хоть на траву падай и по-волчьи вой. Встал я и пошел в чащу. Так просто, лишь бы не корчиться, потому что о ту пору ягод еще не было. Шел, шел и вдруг слышу — соловей! Прямо над головой. И как это защелкает, будто жемчуга по листьям рассыпает. Я так и замер. И что ж вы думаете? Около часа, а то, может, и дольше на одном месте простоял, соловья слушал. Меня уж пастух начал звать и по-всякому ругаться, а я все никак не очнусь... Впоследствии я понял: человеку красота природы так же нужна, как пища...
Иван Савельевич замолчал. Он долго смотрел на Волгу и, как подумалось Набокову, был где-то далеко со своими мыслями.
Тракторист бросил на песок закопченную жестяную банку и вытер о полу пиджака выпачканные в саже руки.
— Пойдем, Ленька, на разведку, — заговорил он. — Поглядим, как вода разливается. В такое время, бывает, и зайчишки попадаются. Сидят на бугорке, а кругом вода.
— Это верно, сходите, — одобрительно промолвил Иван Савельевич.
— Мы так пойдем: ты рощей, мимо того оврага, где хворост собирали, а потом в луга выйдешь, а я вправо пойду, к озеру. В лугах и встретимся. Понял? — спросил тракторист мальчика.