Леня повернулся к Савушкину и положил руку на его колено:
— А вы почему не кушаете?
— А ты разве забыл, что я в гости к брату родному ходил? У меня живот пирогами набит, — с добродушной усмешкой сказал Иван Савельевич. — Я теперь дня три есть не захочу. — Помолчав, он добавил позевывая: — Давайте-ка, ребята, спать...
В шалаше было тесно и холодно. И хотя Иван Савельевич загородил входное отверстие кусками коры, продувало со всех сторон.
Когда налетал сырой ветер, шалаш дрожал, словно в ознобе.
Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Леню Савушкин укрыл толстым мешком.
— Так теплее будет. Спи себе, не ворочайся. Тебе между нами, как возле двух печек, — сказал Иван Савельевич.
Тонкие сухие хворостинки, разбросанные по песку вместо подстилки, трещали и ломались под тучным телом Савушкина. Он не спал. Не спали еще, как он об этом догадывался, и Леня с Андреем. Ивану Савельевичу казалось, что мальчик лежит с открытыми глазами, даже чуть мокрыми от слез, и думает о доме. Савушкин решил притвориться спящим и принялся похрапывать.
А Леня в это время и в самом деле лежал с открытыми глазами, уставясь в непроглядную тьму, и мысленно переносился то в школу, в шумный шестой «А», то домой, в свою светлую комнату. Как ему хотелось сейчас подойти к этажерке с любимыми книгами или лечь в чистую постель под теплое шерстяное одеяло!
Любочка, сестренка, наверно тайком от мамы часто забегает в комнату, садится за стол и, болтая ногами, рисует на чем попало нефтяные вышки, горы, зайчиков... А в школе завтра первым уроком будет физика, любимый предмет Лени. Потом русский язык, география... А послезавтра?.. Послезавтра он опять не будет на уроках. Сколько же дней придется им просидеть на этом острове? И что они будут кушать? Вот даже сейчас так хочется есть... Интересно, какой обед нынче готовила мама? Но лучше об этом не надо...
Время еще не позднее, и Саша, наверное, читает сейчас «Двух капитанов». Саше даже и в голову прийти не может, что его приятель застрял на Середыше! Он так обрадовался, когда увидел Леню, что чуть не вскочил с кровати, хотя ему совсем нельзя вставать.
Постепенно глаза стали слипаться, а мысли путаться. Леня все еще пытался думать о друге, а перед глазами уже стоял высокий, плечистый человек в меховой шапке и таких же меховых сапогах, перетянутых под коленями ремешками. Кажется, это... капитан Татаринов? Ну, конечно, он! Вдруг из-за спины прославленного исследователя Арктики выглянула смеющаяся рожица Саши.
«Ты, Ленька, не очень-то задавайся на своем Середыше! — задорно прокричал товарищ. — Меня капитан Татаринов берет с собой в экспедицию на Северный полюс!»
На секунду Леня разомкнул веки, и видение прошло.
— Где же капитан Татаринов? — беззвучно шевеля губами, спросил он и тут же сразу крепко заснул.
...Прошло, вероятно, не меньше часа, а Иван Савельевич все еще никак не мог задремать. Одолевали всякие мысли. Они беспокоили его, как надоедливые слепни в сенокос, от которых нет никакого спасенья. Савушкин кряхтел, поправлял в головах кучку хвороста, прислушивался.
Когда с поляны вихрем уносился шальной ветер, тревожно посвистывая и подвывая, на минуту наступала неспокойная тишина и становилось слышно, как на той стороне реки тоскливо гудели Жигулевские горы.
В жаркий летний день Жигули, одетые в яркую, веселую зелень, так четко отражаются в изнывающей от зноя дремлющей Волге, что очень трудно отгадать, какие же горы настоящие. Это величественное зрелище напоминает сказочное видение. Да и в тихий сентябрьский полдень от этих исполинских гор, разукрашенных осенью в причудливые пестрые краски, невозможно оторвать взгляд. Но какими бывают они страшными в долгие зимние бураны или в темные ненастные апрельские ночи во время вскрытия Волги! В такую пору на много километров вокруг разносится протяжная, гнетущая песня Жигулей, наводящая тоску на самого веселого человека.
А что в это время делается в горах! С дикими воплями носится ветер по скалистым хребтам, с треском ломая столетние дубы и сосны, пригибая к острым камням податливые березки, сбрасывая в пропасти многопудовые известняковые глыбы.
Немало натерпится страху одинокий путник в этакую непогодь в Жигулевских горах. А еще хуже, если придет ему в голову шальная мысль в такое время переходить известную в этих местах Жигулевскую трубу — овраг, отделяющий гору Лепешку от Молодецкого кургана. Зимой по этой «трубе» студеные долинные ветры Жигулей с ураганной силой несутся к Волге, сметая все на своем пути. Здесь нередки случаи, когда ветер валит с ног лошадей, перевертывает сани.