— Иногда я думаю, любовь — это самое ужасное, что есть на свете, — сказала Моник.
— Самое ужасное и самое прекрасное, — возразил Виртран. — Эти понятия неразделимы. Он знает это. И он абсолютно уверен, — как и я, как все мы — зрители, — в большинстве случаев счастье в том, что есть легкая как перышко, радостная, светлая любовь, cherie… Как много оба смеются вместе… Друг над другом… Пусть будут счастливы столько, сколько им предопределено свыше!
В «мерседесе» Кати сказала, обратившись к Гиллесу и Изабель:
— Вы понимаете, что Бернд и я всего лишь выполняем свою работу и ни во что в этой истории не хотим ввязываться?
— Мы приняли это к сведению, — сказала Изабель.
— Некоторые, думаю, этого не понимают… и считают нас бессовестными… малодушными, подлыми… бесчувственными…
— Если кто-то думает так — его право! — сказал Экланд. — Нам все равно. Мы не хотим вникать в это грязное дело… оно ведь дрянное, господин Гиллес.
— Похоже на то.
Три машины ехали по автобану.
Славное настроение, — иронично думал в БМВ Лодер. С тех пор, как мы были у Гольдштайн. И, конечно, правильно Гонсалес смылся. У всех полно впечатлений. Гнусная ситуация. Ни один уже больше не доверяет никому. И эти разъезды — безумие чистой воды. Марвин спорит с Рот. Бьет по рулю. Смотрит на нее, а не вперед, на дорогу. И это при скорости сто шестьдесят километров в час!
— …я имею полное право думать по-своему! Кто финансирует физическое общество? Все-таки Бонн. Министерство по научным исследованиям. Или ты будешь оспаривать это?
— Я не хочу ничего оспаривать. Ты рассвирепел. Умерь свой пыл. Ты вымещаешь его на мне, так как я рядом.
— Я тоже все еще здесь, — сказал Лодер.
Марвин не слушал их. Он вновь ударил по рулю.
— Финансируется Бонном! Это прекрасно. Это просто великолепно. И Бонн не признается, хоть тресни, что у нас есть бомба. А что ты, собственно, знаешь об этом? Ты же всегда знаешь все, через твои связи в Бонне. О бомбе и Бонне ты не сказала еще ни слова…
— Послушай, — вскричала Валери, — ты обезумел, Маркус! У тебя нервы не в порядке, и ты осмеливаешься намекнуть…
— Да, не в порядке. Да, осмеливаюсь. Возможно ли это, согласись, что при твоей информированности ты так мало знаешь о бомбе… наверное, Бонн диктует тебе то, что ты должна говорить нам… и за это защищает тебя от всего… Это вполне возможно…
Он попытался обогнать какую-то машину.
— Нет! — закричала Валери. — За нами едет машина!
— Ну и что? — спросил Марвин.
Он завершил обгон. Зажглись фары задней машины, взвыл ее клаксон, она промчалась мимо них почти вплотную.
Марвин рассмеялся.
Лодер произнес очень громко:
— Все. Конец. С меня уже хватит. Я хочу хоть еще немного пожить. Господин Марвин, там, впереди, есть парковка. Вы остановитесь и пустите меня за руль. Непременно.
Потрясенный, Марвин послушался. Они поменялись местами не сказав ни слова. Теперь машину вел Лодер, а Марвин сидел позади, задумавшись. Валери молчала и смотрела на несшуюся навстречу дорогу. От этого тошнит, думал Лодер. Сейчас никто ни с кем не разговаривает. И мы обязаны, должны работать друг с другом! Я должен хотя бы попытаться наладить нормальный разговор. Он громко сказал:
— Есть один молодой ученый-экономист, Олаф Хомейер, который доказал, что так называемый требующий меньших затрат ток из угля и атома на самом деле является невероятно убыточным делом.
Оба других продолжали молчать.
Ну что ты будешь делать, думал Лодер, я просто говорю.
— …Хомейер в своей книге исходит из того факта, что самые страшные экологические катастрофы не интересуют общественность — а политиков особенно — до тех пор, пока потери не суммируются в денежных знаках…
Молчание. Из автомагнитолы звучит тихая музыка.
— Вы вообще слышите меня? — спросил Лодер.
— Абсолютно точно, — сказал Марвин.
Валери Рот ничего не сказала.
— Дальше, рассказывайте дальше, господин Лодер! — сказал Марвин.
— Ну, прекрасно, — ответил тот. — Книга Хомейера называется «Социальные издержки потребления энергии». Человек работает в Карлсруэ — опять Карлсруэ — во Фраунхоферском институте системной техники и инновационного анализа. Своей книгой в кругах специалистов наделал много шума. Он пришел к выводу, что электрическое хозяйство на протяжении многих лет инвестировалось неправильно, потому что энергетики следовали неверным приемам, которые недостаточно передавали истинные издержки таких общепринятых энергоносителей, как уголь и атом!