На могиле лежал его венок. Желтые розы уже увяли, на ленте было написано лишь «От Филиппа», — так пожелал он сам. Венков было много, и много букетов, и просто цветов — тоже уже увядших.
Гиллес думал, что их отношения были очень странными. Люди, знавшие друг друга с войны, помогавшие друг другу, защищавшие друг друга от всех ужасов, оставшись в живых, больше не виделись и даже не испытывали такого желания. Они встречались, словно нехотя, как будто дружба на войне и дружба в мирное время — совсем разные вещи. И теперь Герхард был для него потерян. Его нет в живых, и он не знает, что я стою здесь, думал Филипп.
Этот визит на кладбище был невероятной глупостью, и Линда умерла и ничего не знает о нем. Самое время уяснить, рассуждал он, ее нет рядом… Над ним кричали чайки, улетали с мелководья и возвращались, они казались очень возбужденными и раздраженными. И Линды больше не было с ним.
Он попытался молиться, но это никогда ему не помогало, не помогло и на этот раз. И на другом конце кладбища, на теплой могильной плите кот запрыгнул на кошку, и Филипп смотрел на них, и когда животные закончили, он повернулся и пошел к деревне. На дамбе вдоль мелководья росли искривленные ветрами, причудливо бесформенные, искалеченные березы, их спутанные ветви касались земли. Прилив достиг высшей точки. Вода затопила дороги, луга и большие камни, которые должны были останавливать ее, но прилив делал свое дело, ничуть не обращая внимания на заграждения. Гиллес вспомнил, что дом Герхарда стоит неподалеку, на Уве-Дженс-Вэй, у древнего фрисландского дома, и подумал: черт возьми, почему бы мне не пойти туда?
У дома с белыми стенами и голубыми оконными рамами в тени большого запущенного сада сидела в плетеном кресле молодая женщина.
— Здравствуйте, — сказал Филипп и тотчас же подумал, что лучше бы ему было возвратиться в Бенен-Дикен-Хоф и отправиться в аэропорт.
Молодой женщине было под тридцать, она была среднего роста, худощавая. Одета в длинное, по щиколотку, наглухо закрытое платье из легкого голубого муслина. Ее каштановые волосы искрились на солнце. На коленях у нее лежала раскрытая книга, перевернутая обложкой вверх. Гиллес прочитал название «Книга Смеха и Забвения», автор — Милан Кундера.
Молодая женщина спросила:
— Чем могу быть полезна?
— Нет, нет, — ответил он, — извините, пожалуйста, за вторжение. Хотел просто взглянуть на дом. Видите ли, я знал Герхарда Ганца.
Он представился.
— Филипп Гиллес? — она взволнованно поднялась, книга упала в траву. — Вы — сам Филипп Гиллес? Писатель?
— Да.
— Значит, венок с лентой, на которой написано «От Филиппа», — от вас?
— Да.
— Не могу поверить!
Она подошла ближе, затем еще ближе. И вот уже ее лицо находилось от него на расстоянии двух ладоней.
— Я…
— Мои контактные линзы, — сказала она.
— Что?
— Потеряны. Где-то в траве. Близорукость. Шесть диоптрий. Не могу вас хорошо рассмотреть. Только через два часа.
— Что через два часа?
— Смогу рассмотреть вас. Боже правый, Филипп Гиллес! — голос ее зазвучал громче. У нее были красивые зубы, высокие скулы, крупный рот с полными губами. Под карими глазами залегли глубокие тени.
— Я его племянница, — сказала она. — Валери Рот. Мы работали вместе много лет. Он часто говорил о вас.
— Правда?
— Да. Со мной. И с другими. Не знал, где вас найти. А сейчас вы стоите здесь… Фантастика. Никак не могу поверить в это. Через два часа…
— Через два часа?
— Самое позднее. Он мне обещал.
Все-таки она странная, эта племянница, подумал Гиллес. Нужно уходить отсюда.
— Водитель такси, — сказала она. — Я отдала ему рецепт на контактные линзы. Герхард был моим единственным родственником. Мама умерла одиннадцать лет назад. Больше у меня никого нет. Это очень тяжело…
— Понимаю, — пробормотал Гиллес. — Примите мои соболезнования, фрау Рот.
— Спасибо. У хороших оптиков всегда есть в запасе контактные линзы. Я позвонила одному в Вестерланд. Он сказал, что привезет со склада, поэтому я и отправила к нему таксиста с рецептом. При нынешнем дорожном трафике дождаться новых линз можно не раньше, чем через два часа. Не думайте, что я сумасшедшая. Просто чудно! Смерть Герхарда… я пережила очень тяжело. Мне еще надо осознать это… Они перенесли похороны на день раньше.
— Да, — сказал Гиллес, намереваясь уйти, — я знаю.
— В Гамбурге при вскрытии ничего не обнаружили, — сказала она.
Сейчас чайки кричали очень громко, прямо над ними.
Гиллес шел к калитке.