— Ни одного намека, — продолжала она.
Гиллес остановился. Переспросил:
— Ни одного намека?
— Они сказали лишь, что надо как можно быстрее предать тело земле. Наверное, из-за жары, правда?
— Кто «они»?
— Те, из Общинного управления, — Валери показала подбородком наверх. — А я уже разослала открытки. Пришлось обзванивать всех и сообщать о новой дате погребения. Вам — не смогла. Не знала, где вы живете, правда. Сегодня уже приходили люди, которых я не смогла предупредить о переносе похорон. Все проходили мимо. Вы — единственный, кто зашел.
— Что значит, никаких намеков и признаков? — спросил Гиллес. Подумал: зачем я вообще пришел в этот дом?
— А!
— Что — «а»?
— Вы же знаете.
— Я вообще ничего не знаю.
— Отвратительно, когда притворяются. Должны, видите ли, наличествовать все признаки. Я заранее знала, что ничего не найдут.
— Когда заранее?
— Перед вскрытием. Это был настоящий инфаркт. Третий по счету. Инфаркт избавил их от хлопот.
— Каких хлопот?
— Убить его, — ответила доктор Валери Рот.
Дорогие коллеги фирмы «Хехст» и «Кали-Хеми», все говорит о том, что человечество может проиграть в борьбе за сохранение озонового слоя и исчезновение парникового эффекта. Химическая промышленность не устает утверждать, что извлекает уроки из своих ошибок. Однако руководство фирм все еще не разрешает публиковать данные о производстве фтористого углеводорода. Играют с политиками и общественностью в кошки-мышки.
Пока Гиллес читал, прошло около четверти часа. Он сидел с Валери Рот в большой гостиной дома Герхарда Ганца, о котором Линда сказала когда-то, что тот, кто здесь живет, будет счастлив до конца своих дней. Был ли Герхард счастлив? Было ли так на самом деле?
Доктор Рот никак не хотела отпускать Гиллеса. Сказала, что хочет с ним поговорить, и буквально затащила в дом.
— О чем говорить?
— Сначала прочитайте вот это, — Валери протянула машинописные страницы. — Это открытое письмо, на следующей неделе появится в «Штерн». Его написал химик Питер Боллинг. Работает вместе с нами. Физическое общество Любека. Вы спрашивали, кому выгодна смерть дяди. Читайте дальше — это только один пример.
Валери в своем длинном муслиновом платье сидела на большой тахте в форме подковы у стола, покрытого льняной скатертью и заваленного книгами. Гиллес устроился на старом стуле, подлокотники которого напоминали уши. Через большое окно была видна прибрежная полоса. Над домом кричали чайки. Он читал.
«Противно спорить, разрушают ли вредные выбросы озоновый слой на двадцать или сорок процентов, способствуют ли они парниковому эффекту на двадцать или тридцать пять процентов. Оставим игру чисел. Вы еще успеете спасти свою шкуру. Ваши дети и внуки уже не успеют…»
Бумаги выпали у него из рук.
— Ну что, — звонко спросила Валери Рот, — как вам это, господин Гиллес?
Он молчал. Над камином висела знакомая литография Вебера: мужчина с серьезным лицом, в длинном балахоне, прислонившись к дереву, заколачивает молотком себе в лоб огромный гвоздь. «Удар в пустоту» называлась эта картина. На каминной полке стояла ваза с вереском. Он продолжил чтение.
Вы находите нормальным, что политик от промышленности — всего лишь марионетка? Но что вы будете рассказывать детям, когда погибнет вся растительность, и на земле не станет кислорода? Будете ли вы и тогда лепетать о карьере, премиях, лояльности, приказах? Вы не боитесь когда-нибудь быть привлеченными к суду за свою деятельность? Ведь люди с раком кожи могут потребовать от вас компенсацию за загубленное здоровье, а фермеры предъявят иск за спаленный солнцем урожай и голодающие заявят свои права на пропитание.
— То, что вы сейчас читаете — всего лишь несколько фактов из целого ряда подобных, — сказала Валери. Круги под ее глазами стали совсем черными. — Продолжайте.
«Подумайте о своих женах и детях! Выступите на вашем предприятии за прекращение производства фтористого углеводорода и озоноразрушающих субстанций! На карту поставлена жизнь человечества!»
В этот момент в гостиную вошел мужчина лет сорока и сказал:
— Господин Гиллес, слава Богу!
Мужчина был высоким и стройным. Узколицый, с вихрастыми черными волосами, он казался непричесанным. Некоторую небрежность облика подчеркивали джинсы, легкая рубашка навыпуск и сандалии. Гиллес уловил легкую нервозность, исходящую от вошедшего.
— Меня зовут Маркус Марвин. Вот это удача! Я пил кофе с одним журналистом в Бенен-Дикен-Хофе, когда кто-то сказал, что в гостинице снимает номер Филипп Гиллес, а сейчас он пошел на кладбище. Я бросился туда, но там ни души. И мне пришло в голову посмотреть здесь — вы же знали Герхарда. И точно! Действительно очень рад, господин Гиллес! Вы как раз тот человек, который нам нужен. Привет, Валери. Вам все еще плохо?