— А именно, к высочайшим штрафам, — сказал доктор Келлер. — Непременно к самым высоким штрафам. Престиж Германии в мире очень подорван коварством концерна «Хансен-Хеми». Но преступникам это было безразлично. Они хотели уничтожить «Хансен-Хеми» и твоих родителей, Томас. Но им это не удалось. Концерн «Хансен-Хеми» продолжает работать и дальше, независимый, большой и сильный, как всегда. Скоро он будет намного сильнее — и твои родители в безопасности, так же, как и ты, Томас.
Мальчик кивнул и еще раз взглянул на произведение Лукаса Кранаха.
— Вы должны — вернее, те, кто построил эту фабрику, должны заработать на этом бешеные деньги.
— Совершенно бешеные, любимый мой, — сказала Элиза Хансен и нежно провела рукой по его темным волосам. — Ну, а теперь тебе следует быстро принять ванну и лечь спать! Долгий полет! Разные временные пояса. Другой климат! Ты смертельно устал и у тебя больше нет сил. Только через два-три дня твой организм по-настоящему перестроится. Это относится также и к вам, доктор Келлер. И вам сейчас следует спать.
— Конечно, мадам.
— В самолете вы все-таки ели?
— Обильно позавтракали, мадам.
— Или, может, ты голоден, любимый мой?
— Нет, мама.
— Ваша комната в западном крыле. Господин Ульрих покажет вам ее. Это здесь наш любимый Бутлер.
Слуга в жилете в желто-зеленую полоску, который приносил напитки, слегка поклонился. Оба исчезли.
— А ты будешь спать в восточном крыле, сердце мое. Я пойду с тобой и все покажу, — сказала Элиза Хансен, держа руку на плече Томаса.
Дом был большим, как отель. Мальчик с матерью шел по длинному коридору. Навстречу попадались служащие — мужчины и женщины. Это были местные жители, которые приветливо улыбались и здоровались с ним. Он тоже приветливо со всеми здоровался, но не улыбался.
На лифте он и мать поднялись на второй этаж. Наконец-то они были у цели.
— Это твоя комната, любимый мой… вот это — спальня… и ванная… Все окна выходят на озеро, видишь?
— Да, мама, — сказал Томас.
Неожиданно его одолела смертельная усталость. Он говорил медленно.
— Для тебя все приготовлено. Даже ванна уже наполнена водой. Раздевайся!
Девятилетний мальчик послушно исполнил то, что просили. С каждой минутой оцепенение все больше и больше охватывало его. Нагим он погрузился в теплую воду ванны.
— Погоди! Мама намылит тебя! — Переполненная чувством любви, Элиза Хансен мыла своего сына. — Так, а теперь вставай! Я полью на тебя из душа. — Она сделала это. — Хорошо? Тебе это доставило удовольствие?
— Да, — сказал он.
Она насухо вытерла его махровым полотенцем.
Босыми ногами Томас пошел в спальню, надел пижаму и лег под прохладное одеяло, пока Элиза Хансен задергивала на окнах тяжелые портьеры. В большом помещении сразу же стало сумеречно.
Элиза Хансен низко наклонилась над кроватью и поцеловала Томаса в губы.
— Так, так… — Она поправила одеяло. — Хорошо?
— Да, мама.
— Сейчас ты заснешь глубоким сном. Утром, когда ты немножечко обвыкнешься, мы обо всем поговорим, да?
— Да, мама.
— Я оставлю дверь чуть приоткрытой. Если ты проснешься и тебе что-нибудь будет нужно — вот здесь есть звонок. Кто-нибудь, будь то ночь или день, тотчас же придет. Тут телефон. Когда я понадоблюсь тебе — номер телефона моей спальни — одиннадцать. Запомнишь это?
— Одиннадцать, — сказал он. — Конечно, я запомню.
— Моя комната расположена отсюда достаточно далеко. На другом этаже. Но я приду немедленно, любимый мой. Сразу же твоя мама будет с тобой.
Она обняла и поцеловала его еще раз, потом быстро вышла из комнаты, оставив дверь, как и обещано, открытой.
Томас глубоко вздохнул. Через две минуты он заснул. Ему снились восемь ангелов.
На следующий день после обеда Хансен, его супруга, Томас и доктор Келлер сидели перед камином в гостиной, в которой висела картина Кранаха и полотна других художников. Горели толстые поленья. Бутлер Ульрих накрывал стол к чаю.
— Ты можешь спокойно оставаться здесь в течение девяноста дней, сердце мое, — сказала сыну Элиза. — Потом твое пребывание здесь сразу же продлят еще на девяносто дней.
Ее прическа «пажа» была в идеальном порядке, карие глаза блестели. На ней были белые брюки и желтый кашемировый свитер, на ногах — бело-голубые туфли на высоких каблучках. В левой мочке уха — большой драгоценный изумруд.