Гиллес протиснулся через толпу и направился к вокзалу. Листовку он выбросил. На пешеходной части улицы перед кафе, ресторанчиками и кондитерскими магазинчиками сидели люди, ели свежие булочки и пили кофе. Из динамиков звучала музыка. Несколько пар танцевали.
Над высотным домом пролетел спортивный одномоторный самолет. За ним на тросе тянулся транспарант — реклама «Кампари». Женщина отвесила оплеуху сынишке за то, что тот уронил кусок сметанного пирога на ее цветастое платье. Мальчик громко заревел.
«Такой прекрасный день, как сегодня, такой прекрасный день не должен кончиться никогда!» — гремела песня из динамика над кафе, перед которым сидели только пожилые люди. Они выглядели счастливыми.
Наконец Гиллес добрался до вокзала. Здесь царила такая давка, что он едва протиснулся между киосками, торгующими газетами и почтовыми открытками. На многих открытках красовались тюлени. Их покупали пачками. Женщина перед ним показывала такую открытку сыну и громко прочитала, что на ней написано: «Тюлениха плывет по волнам и думает: „Где же мой любимый? Ведь совсем недавно я видела его здесь“».
— Наверно, он попал в глубокую заморозку, — зло сказал лысый мужчина позади Гиллеса — он тоже торопился на поезд.
— Что это за глубокая заморозка?
— А это в установке по уничтожению отходов.
Местный житель, подумал Гиллес. Он говорил на северном диалекте.
— Дважды в неделю падаль подвергают глубокой заморозке и отвозят в Киль для утилизации. Можете себе представить. В каждой машине по восемьсот-девятьсот штук. Нелюди.
Он закашлялся.
— Рыба она и есть рыба, разве не так? А тюлени… Тюлени — такие же люди, как ты и я.
Теперь продвинуться вперед было совсем невозможно. Перед входом на вокзал Гиллес остановился. В расписание включили много дополнительных поездов, но с наплывом народа справиться не удавалось. При входе на вокзал тоже был киоск. Супружеская пара купила три вида открыток с тюленями: плывущими, играющими, просто смотрящими своими глазами-пуговицами.
Женщина мечтательно сказала мужу:
— Папочка, посмотри, совсем как наша Сюзи.
— Кто это — Сюзи? — поинтересовался кто-то.
— Наша младшенькая.
Поезд был переполнен. Не нашлось ни одного свободного места, и Гиллес стоял в проходе. С дамбы он еще раз взглянул на Кайтум и дом Герхарда Ганца над мелководьем. Было душно. Гиллес открыл окно, ветер ударил ему в лицо, и он снова подумал о Линде.
В Алтоне простояли больше часа. На платформе сидели несколько пьяных и философствовали.
— Дружище, — говорил один, — в этом паршивом мире испокон веков больше убивают, чем занимаются сексом!
Подошел ночной поезд на Цюрих с четырьмя спальными вагонами. Гиллесу досталось купе. Он лег, хотел почитать газету, но тотчас же уснул. Ему снились чайки.
3
Меня зовут Филипп Гиллес.
Мне шестьдесят три года.
Если вы поедете по автобану Цюрих-Женева и, не доезжая Булле, небольшого городка рядом с Лак-де-ла-Грере, съедете с него на мощеную дорогу, ведущую на юг, мимо деревень Груйерес, Энней, Вилласзоусмонт, Альбеле и Монтовон, то окажетесь в горной долине среди массы поселков и хуторов. Это Шато-де-Оекс, Рейс-де-Энтхарт, из-за которого в Средние века бушевали распри между графами Грейерца и Берна, деревушки Розинир, Лес-Моулинс, Эль-Эриваз, Ружемон и одноименная с центром долины Шато-де-Оекс.
Эта деревушка сгорела дотла в 1800 году и была отстроена заново. В последние годы у подножия круто поднимающегося вверх поросшего лесом косогора Альмену выросли современные двухквартирные коттеджи. На краю леса, чуть выше красивой гостиницы «Бон Аккуэль», перестроенного сельского дома, сохранилась дюжина очень старых шале. В одном из них под названием «Ле Фергерон», бывшей кузнице, я живу уже восемь лет.
Может быть, вам знакомо мое имя. С 1946 по 1978 год я издал 18 книг, которые стали бестселлерами и были переведены на много языков. За последние десять лет я не написал ни строчки. В 1978 году в берлинской больнице Мартина Лютера (тогда у нас был дом в Грюневальде) умерла моя жена Линда. Режиссер Билли Вильдер, с которым она дружила, однажды рассказывал мне, что называл Линду «моя тишина», потому что она редко говорила. Однажды во время дискуссии кто-то раздраженно потребовал от Линды высказать свое мнение. И она ответила:
— Я думаю, что человек должен пройти по земле, едва касаясь, и оставить после себя как можно меньше следов.
Эти слова, я думаю, могли бы стать эпиграфом к книге, которую я пишу.