— Боюсь, что не так уж скоро, — ответил Оскар. — Когда война закончится, приходи в шесть часов вечера в пивную к Харатку.
Они пожали друг другу руки и разошлись по своим делам, в холод и мрак зимнего утра…
«Идиотизм», — думала адвокат Мириам Гольдштайн, маленькая хрупкая женщина со светлыми волосами, уложенными в пышную прическу. Мэтр Гольдштайн сидела в аэробусе, четверть часа назад вылетевшим из Франкфурта в Женеву.
«Все это — полный идиотизм. Эта поездка в Женеву, и местечко Шато-де-Оекс, и поиски этого человека по имени Филипп Гиллес, которыми я занимаюсь уже шесть лет, — думала Мириам, поправляя белые манжеты голубого летнего костюма. — С чего все началось? С рассказа той „защищенной еврейки“, ехавшей холодным утром 1944 года в Сименштадт на работу, об Оскаре Красцански и о Карле Букатце, который уступил ей свое место в вагоне со словами: „Садись-ка, падающая звездочка“. Давно умерли и Оскар, и Карл, и та „защищенная еврейка“. Но я еще жива, и я помню об этом, и еще о многом. И никакой это не идиотизм, а нормальное и даже закономерное явление. Все имеет свой смысл. Ни одно событие в мире не происходит без смысла».
Снаружи сияло яркое летнее небо. Занавески на многих иллюминаторах были отдернуты. Негромко шумели двигатели.
В 1982 году я была на первом приеме, который давал генеральный консул США, вспоминала Мириам Гольдштайн. До этого мне приходилось бывать в Берлине лишь дважды. А в третий раз я и познакомилась с миссис Беллами, пожилой, но еще красивой дамой, и ее мужем Георгом, хирургом американского гарнизона. И это тоже было предопределено свыше, и не могло не случиться.
В тот же вечер после банкета миссис Беллами подошла к адвокату.
— Извините, мэтр Гольдштайн, — по-немецки она говорила бегло. — Ваше имя Мириам?
— Да.
— Вы выросли в Гамбурге?
Вокруг толпились и переговаривались гости, играла негромкая музыка. Миссис Беллами потянула Мириам за собой в дальний угол.
— Да, в Гамбурге, — немного запоздало ответила Мириам и почувствовала, что волнуется.
— У вашего отца была там солидная адвокатская практика, не так ли?
— Да, — Мириам начала нервничать. — Откуда вам все это известно, миссис Беллами?
— Я хорошо знала вашего отца.
До сих пор Мириам Гольдштайн была уверена, что ее отец погиб в концентрационном лагере. С 1941 года о нем не было известно ничего. После окончания войны она долго искала его, но не нашла. И вот теперь…
— Когда? — дрогнувшим голосом спросила Мириам. — Когда вы знали моего отца, миссис Беллами?
— В 1952 году я встретилась с ним впервые, — ответила женщина. — Потом мы виделись часто. Он разыскивал вас, фрау Гольдштайн. Много лет он искал вас в Берлине.
— Как же это? — потрясенно начала Мириам. — Я думала… Где вы встречали моего отца?
— Здесь слишком шумно, — сказала миссис Беллами, взяла Мириам за руку и вывела в маленький парк. Летняя ночь была теплой. Они сели на скамейку возле большого цветущего куста. Голоса людей и музыка едва доносились до них.
— Прошу вас, — повторила Мириам. — Где вы видели моего отца, миссис Беллами?
— В баре «У Оскара» на Курфюрстендамм. Ваш отец пришел с парой детских туфелек…
— Взгляни-ка!
Мириам Гольдштайн вздрогнула от неожиданности. На нее серьезно смотрел маленький мальчик с узким бледным личиком. Он протягивал Мириам большой лист бумаги, на котором цветными карандашами были нарисованы дома, реки, улицы и автомобили.
— Это я сделал, — сказал мальчик.
Почти все места в самолете были заняты.
— Это замечательно, — похвалила Мириам. — Ты рисуешь то, что видишь там, внизу, да?
— Все, что вижу, — мальчуган кивнул серьезно, даже озабоченно. — Я всегда рисую, когда лечу в самолете.
— Ты часто летаешь?
— Да. Папочка всегда берет меня с собой.
— А где же твой папочка?
— Сзади, — мальчик махнул рукой, — несколько рядов отсюда.
Мириам обернулась. Человек в очках читал какие-то бумаги из толстой папки. Место рядом с ним было свободно.
— Твой папа — господин в очках?
— Да, — ответил малыш. — Он всегда очень занят. Он дает мне цветные карандаши и альбомы для рисования, и говорит, что я должен рисовать. Но он никогда как следует, не рассматривает мои рисунки, потому что у него слишком много дел.
— А где же твоя мамочка?
— Мы разведены, — ответил мальчик. — Суд присудил меня папочке.
— Как тебя зовут?
— Клаус.
— Замечательное имя. А меня — Мириам.
— Имя Мириам лучше, чем имя Клаус, — серьезно заметил мальчик.