— Вот, пожалуйста!
Элфи принимала заказы. Мужчины требовали светлого пива и шнапса, двоим понадобился сект («Но не отечественный! Покажите-ка меню, что тут вообще есть, в этой дыре?»), а толстяк ущипнул Элфи за грудь и за зад, и она ударила его по пальцам. Линда взглянула на Гиллеса, тот кивнул. Они собрались уходить.
В этот момент открылась дверь, под завывание ветра в кафе влетел снег и неуверенно и смиренно вошел маленький, очень худой мужчина — бледный, с впалыми щеками, с кожей, покрытой сыпью, и темными печальными глазами. Он снял шляпу, и стали видны его редкие седые волосы. В руке он держал маленький пакет. Он кивнул Оскару и Чарли, как раз закончившему играть про Долорес и приступившему к плавкам, и подошел к Чарли.
— Проклятие, — пробормотал Оскар. — Именно сейчас…
— Что — «именно сейчас»? — спросила Линда.
— Он пришел.
Мужчина разговаривал с Чарли, и было заметно, что тот советовал ему как можно быстрее уйти. Но маленький человек только качал головой.
— Да что же это! — раздраженно воскликнул Оскар.
Он подал Чарли знак, тот пожал плечами. Элфи, покончив с сервировкой, подошла поближе и попыталась уговорить маленького худого человека уйти. Но все напрасно.
— Кто это? — спросил Гиллес.
Оскар поспешно рассказал Линде и Гиллесу историю маленького человека и то, как он нашел в Аушвице маленькие белые туфельки и внушил себе, что именно они принадлежали его дочери. Он уложился в несколько фраз, закончив словами: «Вы ведь ездили в Аушвиц, как репортер, не правда ли, господин Гиллес?»
— Да, — ответил Гиллес. — В 1952 году я был там.
Он вспоминал: Аушвиц I, Аушвиц II — Биркенау, лагерь смерти, Аушвиц III — Моновиц. В музее Аушвица I я видел все, о чем рассказывал Оскар: женские волосы, зубные протезы, очки, обувь, платья, чемоданы с написанными на них именами и адресами их бывших владельцев. Ида Кляйн, Групеллосштрассе 15, Дюссельдорф, Вайзенкинд. Никогда этого не забуду.
В Моновице, думал Гиллес, фирма «ИГ-Фарбениндустри» построила фабрику по производству синтетической резины. Там в рабочих лагерях, надрываясь до смерти, не разгибая спины, вкалывали на немецкую военную промышленность сотни тысяч рабочих. А наряду с «ИГ-Фарбениндустри» существовали такие концерны, как «Крупп», «Сименс» и другие… Ах, как красиво звучат во всем мире названия наших концернов!
— Ну все, — сказал Оскар — началось!
Гольдштайн подошел к гулякам и показал им туфельки.
— Господин Гольдштайн! — крикнул Оскар. Но было уже поздно.
Розовощекий толстяк с добродушной физиономией выхватил у маленького человека туфельки и высоко поднял их в вытянутой вверх руке. Гольдштайн пытался дотянуться до них, а толстяк, посмеиваясь и явно забавляясь ситуацией, пытался заставить его прыгать.
— Немедленно верните ему обувь! — крикнул Оскар. Толстяк не обратил не него ни малейшего внимания. Однако было заметно, что большинству его приятелей это неприятно. Кое-кто из них уговаривал толстяка прекратить потеху, но другие постепенно входили в раж. Толстяк кинул туфельки одному из них, тот поднялся и перебросил их следующему, а между ними метался Гольдштайн, отчаянно выкрикивая:
— Верните! Пожалуйста, пожалуйста, верните!
Элфи, несущая уставленный бокалами поднос, столкнулась с толстяком и оступилась. Поднос выпал из ее рук, бокалы разлетелись вдребезги, а Элфи, вспомнив о своей роли «леди на один месяц», возмущенно воскликнула:
— Немедленно прекратите! Это низко!
Толстяк изумленно взглянул на нее и протянул руку, чтобы ущипнуть за грудь. Но в этот момент рядом Чарли выскочил из-за пианино и одним прыжком оказался рядом, бросив Элфи на ходу: «Исчезни!»
— Держись, дерьмо! — Чарли с силой ударил толстяка по лицу. Тот инстинктивно вскинул руки, получил второй удар и рухнул на пол.
— Убирайтесь! За стойку! — бросил Чарли Гольдштайну.
В то же мгновение приятель толстяка скрутил ему руки за спиной, а второй ударил Чарли под дых. Третий швырнул белые туфельки в зеркальную стену за прилавком. С полки упала бутылка, за ней — другая, зазвенело бьющееся стекло, запахло алкоголем. Оскар кинулся к телефону, а Элфи, схватив первое, что попалось под руку — веник, — начала яростно колотить им гуляк, избивавших Чарли.
С пола, тяжело кряхтя, поднялся толстяк, набросился на неподвижного Гольдштайна и начал равномерно лупить его по голове. Маленький человек безуспешно пытался увернуться от ударов и жалобно причитал:
— Не надо, не надо… пожалуйста, не надо…
— Ты, грязный еврей, — сопел толстяк, не прекращая осыпать его ударами, — сидим, мирно пьем пиво — и на тебе! Появляется. Видно, забыли тебя отправить в газовую камеру.