— Тревога! К интернату приближается Стёпка Батов из Студёных Ключей!
Оставив вожатую у сеновала, Стасик бежит к крепости.
Мирон нацелил свой снегометатель на интернатские ворота:
— Пусть только сунется — бабахну, как из «катюши»!
— В чём дело? — спрашивает Стасик.
— Прошу взглянуть туда. — Мирон кивает в сторону шоссе. — Главный наш противник приближается…
По дороге шагают два мальчика. Один — высокий, длинношеий, в фасонистой многоцветной зимней куртке и узких синих брюках. Второй — на голову ниже его, приземистый, с рюкзаком за спиной. Одет он в какое-то измятое, пепельно-серого цвета пальто. Из-под шапки, уши которой по-заячьи вздёрнуты вверх и болтаются, выбиваются волосы, буйные, тёмные, как у крольчихи Чернявки. Мирон не ошибся. В высоком Стасик с первого взгляда узнаёт Стёпку Батова, пожалевшего лизунцов для интерната. Низкорослого, который старается шагать так же широко, как и Стёпка, он видит впервые.
— Отставить бомбометание! — говорит Стасик Мирону. — Пойдём встретим. Может, у них какое дело к нам.
Они идут к воротам.
А те уже совсем близко. Можно разглядеть лица. У Стёпки лицо загорелое, строгое, с длинным носом и пристальными, с рыжеватым оттенком глазами. По-монгольски узкие карие глаза Стёпкиного товарища выглядывают из-под нависших вихров хитровато, многозначительно. Лицо будто побито градом: на щеках, широких скулах и даже на курносом носу остались маленькие вмятины.
Увидев Стасика и Мирона, они останавливаются у распахнутых ворот, не решаясь войти во двор.
Стасик не ожидал от них такой робости и потому добреет:
— Ладно уж! Проходите. У нас для всех двери открыты! — И, вспомнив, как Тим вытащил Стёпку из цистерны с бензином, весело добавляет: — Проходи ж, говорю, глотатель бензина! А то топчутся, как цапли на болоте…
Стёпка медлит, хлопает длинными, как у девчонки, ресницами. А его спутник, хитровато глянув на Стасика, протягивает руку:
— Здорово, ёлки-палки!
И они здороваются.
— Ой, больно! — взвизгивает Стасик и долго трясёт пальцами в воздухе. — Разве так здороваются?!
— Я от чистой души, — басит вихрастый.
— А со мной почему ты не здороваешься? — спрашивает Мирон. — Или ты только начальникам руку жмёшь?
— Могу и с тобой. Я человек простой. — Он схватывает протянутую широкую Миронову ладонь и тут же, ойкнув, подскакивает на месте. — Ты что, раздавить решил?
— А сам? — смеётся довольный Мирон. — Теперь мы квиты.
Стёпка и Стасик тоже здороваются. Рукопожатие на этот раз завершается безболезненно.
Они идут рядом через двор, и Стёпка по дороге сообщает о вихрастом:
— Родька Пирожков. Мой заместитель. Лучший боксёр. Гордость нашей школы.
— Одним махом семерых побивахом, — хвастливо уточняет Родька. — Поди, не ожидали нас? А мы… Вот мы, ёлки-палки! Не испугались!
Они проходят мимо снежной крепости, на вершине которой виден новый, только что установленный снегометатель. Мирон наклоняется к Стасику, осторожно советует:
— Не мешало бы им глаза завязать тряпкой… Наше изобретение увидят…
— Пусть видят. Нам бояться нечего, — отвечает Стасик.
Стёпка Батов официальным тоном говорит:
— У нас к вам важный разговор. Прошу созвать членов кролиководческой бригады.
— Ну что ж, созвать можем, — отвечает Стасик и оборачивается к Мирону: — Беги к Кольке Мерлину. Пусть они с Петькой созывают народ. Объявляем общий сбор в тире.
Мирон убегает искать Мерлина. Стасик с незваными гостями приближается к подвалу, где расположен тир. Вихрастый Родька юркает глазами во все стороны и делится своими впечатлениями с Батовым:
— Видел бомбометатель на крепости? А вон ракета болтается. Они палками могут вертеть так и эдак, фокусники! Вон тренировочная качалка… Я же, ёлки-палки, говорил… Всё в точности!
Стасику Родькина болтовня кажется очень подозрительной. Что бы это могло означать — «всё в точности»? Выходит, он своему командиру обо всём этом уже докладывал. Но откуда Родька мог знать, что находится во дворе интерната? Его же здесь никогда прежде не было?
Подбегает Колька Мерлин. Докладывает Стасику:
— Прибыл как приказано. Петька уже собрал кролиководов. Можете в тир захо…
Колька не договаривает. Испуганно таращит глаза. Дёргает Стасика за рукав и шепчет:
— Глянь на ноги… Не на свои! А вон того, мохнатого…
И лишь тут Стасик замечает, во что обут Родька. Под грязными висячими концами широченных штанов прячутся футбольные бутсы. Шипы оставляют в снегу глубокие впадины. Так вот они, чужие бутсы! Теперь ясно, кому принадлежит таинственный след возле сеновала.
Глава VII
Мирные переговоры
Стасик пропускает гостей вперёд, щёлкает выключателем перед дверью в подвал. Тир озаряется электрическим светом.
— Здорово у вас! Похлеще, чем в нашем штабе! — искренне восхищается Родька, разглядывая макет танка на столе, потом переводит взгляд на мишени, изображающие лесных хищников. — Шакала вон как испуляли — живого места не осталось. Так ему и надо, живодёру!
Бригада кролиководов в полном сборе. Ребята насторожённо и с любопытством рассматривают гостей из Студёных Ключей.
Степан Батов снимает куртку, вешает её на стул, и, поправив на груди галстук, начинает неторопливо:
— Честно должен признаться, товарищи интернатовцы, в прошлый раз, когда вы за лизунцами приходили, я поступил не по-товарищески. Мне за это на совете дружины нахлобучку дали. Потребовали, чтобы я извинился. Вот я и пришёл…
Сразу становится тихо. Прекращает разговор Тома с Титовым, перестаёт ёрзать на стуле Колька Мерлин, а Стасик, катавший по столу красный карандаш, осторожно кладёт его рядом с игрушечным танком. Молчание нарушает Родька:
— Мы не с пустыми руками извиняться пришли. — Он сбрасывает с плеч рюкзак, развязывает его. — Смотрите — лизунцы! От нас в подарок!
Невыдержанный Колька Мерлин вскакивает со стула:
— Вот обрадовал! Ха! Тащи обратно. У нас этих лизунцов ныне во сколько! По горло…
— Я не знаю, где вы их достали, — отвечает за Родьку Стёпа, и дрогнувшие ресницы его оставляют тревожную тень на щеках. — Но мы принесли вам все свои запасы соли. Вы должны учесть этот факт.
— Испугались нахлобучки, значит? — торжествует Колька Мерлин. — Видно, крепко вам дали, коли вы — на попятную! В тот раз жмотничали, а тут вдруг совесть заговорила!
Родька Пирожков сверкает глазами:
— Что сказанул! Мы вовсе и не из-за жадности. Вам отдадим, а самим что? На бобах остаться? А нам, может, в Первомайский праздник тоже хочется в первой колонне промаршировать…
Стёпка косится на своего заместителя.
— При чём тут первомайская колонна? — не понимает Мирон.
Родька, не обращая внимания на косой Стёпин взгляд, продолжает высказываться:
— Да вы что, ёлки-палки, с неба свалились? Не слышали разве: Первого мая пионеров, которые за кроликами лучше всех будут ухаживать, пригласят в город открывать демонстрацию вместе со спортсменами. Почёт! Кто пожелает в хвосте плестись?!
— Так вон в чём дело! — выкрикивает Колька Мерлин. — Вы, значит, решили, что без лизунцов интернат вперёд не вырвется? Хитры, ничего не скажешь! Добренькими прикинулись, с извинениями пришли…
— Никто и не прикидывался! Заранее, как мы, надо было запасаться. Сами ротозеи, а теперь — с больной головы на здоровую.
Стёпке Батову надоедает Родькино разглагольствование:
— Вы не слушайте его. Это он в горячке. Никто вас ни в чём не обвиняет. Нам совестно за свой прошлый поступок. Мы обязаны были помочь вам. Не помогли. Так вот, — Стёпка почему-то смотрит лишь на Тому Асееву, которая сидит перед ним, рядом с Борькой Титовым, — чистосердечно прошу извинить меня и моих товарищей. И вовсе не потому, что кто-то нас ругал. Мы сами всё осознали…
Томе нравится, как держится и как говорит Батов. Вежливо, как ей кажется, честно. А ресницы… Ни у одного из мальчишек Тома не видела таких красивых ресниц. И одет опрятно, словно на экскурсию в музей собрался. И слова культурные употребляет: «учесть этот факт», «честно признаться», «сами всё осознали»… Не думала Тома, что в Студёных Ключах у мальчишек такой командир. Стасик изображал его совсем другим — злым и нахальным. А он вон какой…