— Тебе нельзя. Ты больной. Я помогу…
Она берёт вязанки, и они спускаются к Волге, идут к противоположному берегу. Рядом, помахивая хвостом, бежит Бобик.
— Знаешь, — неожиданно сообщает Тома, — сегодня утром те три рубля, из-за которых тебя в круг позора ставили, нашлись! В книжке, на этажерке. Сама когда-то положила, сама же и забыла. Как открыла книжку, так и ахнула. Честное слово. Ты на меня не сердишься?
— Скажешь тоже! Ты же мне только что жизнь спасла…
— А если бы не спасла, сердился бы?
— Нет. Ведь меня тогда бы в живых не было.
Разговаривая, они взбираются в гору. По двору школы-интерната Стасик старается идти быстро, чтобы ребята не видели, какой он озябший.
В спальне за столом сидят Петька, Мирон и Колька Мерлин. Они сразу замечают, что лицо у Стасика посиневшее, как после купания в студёной воде.
— С чего это ты вдруг синим стал? — удивляется Колька Мерлин.
Стасик хочет объяснить, открывает рот и:
— Ап… ап… ап-чхи!
Снова хочет заговорить и снова:
— Ап… ап… ап-чхи!
На выручку приходит Тома:
— Он простыл, ребята. Его срочно надо уложить в постель.
— Пойду на ферму, — упрямится Стасик. — Скажу, чтобы кроликов покормили…
— И без тебя накормят!
Колька силой усаживает Стасика на кровать.
— Я уже совсем здоровый, — сообщает Стасик Томе. — Я могу… ап… ап… ап-ап-чхи!
— Будь здоров, Стасик! — говорит Тома и выбегает из комнаты.
Приятели хотят знать, что произошло со Стасиком…
— Мировая девчонка! — выслушав рассказ Стасика, заключает Мирон.
А Стасик от себя добавляет:
— Бобик тоже мировой, ап… ап… ап-чхи!
— Правильно! — в один голос соглашаются остальные.
Глава X
Отчего кружится голова
Не лежится Стасику на больничной койке.
— Какое сегодня число?
— Тринадцатое.
— Странно. Утром было тринадцатое. Сейчас тринадцатое. Когда же наступит четырнадцатое?
— Завтра. Не может же через каждый час наступать новый день.
— По-вашему, выходит, меня лишь вчера привезли в больницу. А по-моему, я тут полжизни провёл. Состарился уже, наверно.
— Что верно, то верно — старик! Полюбуйся!
Врач Ирина Константиновна вынимает из сумочки круглое зеркальце и подносит его к самому носу Стасика.
В зеркальце отражается похудевшее лицо, совсем будто чужое. Даже веснушек не видно. Зато нос смешно вытянулся, заострился. Под глазами синеватая опухоль, словно её подкрасили химическим карандашом.
Быстро же меняет болезнь человека! На второй день после катания на лыжах у Стасика поднялась температура, стало знобить. Не голова, а кузница — весь день назойливый звон. А чуть поднимешься — невидимые кузнецы так забарабанят по затылку, что в глазах двоится и ноги подкашиваются. И приходится снова ложиться и ждать, когда утихнет болезненный перезвон в голове.
Удары стихают постепенно, отдаются в темени всё глуше. Кузнецы устраивают передышку. Чёрные лихорадочные запятые убегают из глаз, рассеиваются.
Стасик щупает руки, ноги, живот — всё на месте, всё точно такое же, как неделю, как месяц назад. И всё же он больной. Голова горячая, как печка. Так и пышет жаром. Откуда берётся этот жар? Голова должна быть холодной как лёд — простуженная, а она вон как накаляется!
Ирина Константиновна кладёт ему на лоб мокрую повязку. От её прохлады голове и всему телу приятно. Тянет ко сну.
Дремоту рассеивает голос. Он доносится откуда-то издалека, словно из-под пола. Голос знакомый, неторопливый, тревожный:
— Как здоровье, Стаська? Голова не болит?
Стасик видит перед собой узенькие карие глаза Мирона. Он в большом белом халате. Ног и рук из-под халата не видно. Болтаются одни рукава с тряпичными тесёмками.
Мирон садится на табурет рядом с кроватью и кладёт на постель открытку с изображением медвежат в лесу.
— В нашем ларьке продаются. Последних медвежат купил. Больше нет.
— Спасибо, — говорит Стасик и прячет медвежат под подушку. — Голова не болит, когда лежу. Но как только встану…
В дверях показывается долговязый Колька Мерлин.
— Как твои дела? — справляется он, застёгивая на ходу халат. — Голова здорова?
Колька торжественно вручает ещё одну открытку с медвежатами. Стасик и её суёт под подушку, снова начинает рассказывать о своей голове.
Не успевает кончить, как в палату осторожно входит Петя.
— Я не помешаю тебе, Стасик? — спрашивает он почему-то шёпотом. — Как голова?
Приходится начинать рассказ о голове сначала.
На белый столик перед койкой Петя кладёт три конфетки «Раковая шейка» и открытку.
— Опять медведи?! — изумляется Стасик. — У меня теперь медведей больше, чем кроликов. Открою в больнице медвежачью ферму.
— Чернявка, Стасик, вчера окролилась. Восемь детёнышей. И все шевелятся.
— Вот здорово! Береги, Петька, крольчат. И главное, думай больше. Мозгами, а не макушкой. А то ещё кота крольчатам подсунешь.
— Я не подсовывал… Это же ты…
— Петька, прикуси язык, — повышает голос Мирон. — Больным о плохом напоминать вредно. С ними говорят только о приятных вещах.
— Что же, приятного у нас тоже много. Хоть отбавляй. Сегодня, например, по арифметике Мирон двойку отхватил…
— Петька, прикуси язык, — ещё строже требует Мирон. — Расскажи лучше, как ты таракана испугался…
— А ты лошади на конюшне чуть ногу не отдавил…
— Сейчас перецарапаются, как кошки. Да ладно вам! — прерывает их спор Колька Мерлин. — Скажите лучше Стаське, как мы его крепость по-новому перестраиваем. Со всех сторон бойницы и пушки. Отразим натиск любого неприятеля!
— У кроликов чесотка, — снова вступает в разговор Петя. — Чешутся и чешутся, как шелудивые. Йодом их полечить, что ли?
— Только попробуй! Самого йодом измажу. Запляшешь. Болячки нужно керосином мочить через каждый день. А потом маслом мажь. И всё в порядке! Клещи как миленькие подохнут.
— Туманка, Стасик, становится настоящей попрошайкой. Даёшь ей морковку, другую… А ей всё мало. Упрётся лапками в сетку и жалобно так на меня смотрит — добавки просит. Хорошо бы особые конфеты для кроликов изобрести. В виде морковки…
— Отравишь ты крольчат! Пропадёт без меня ферма, — отчаивается Стасик. — Скорей бы выписали!
Мирон напряжённо хмурит лоб. Силится вспомнить что-нибудь приятное для Стасика.
— Да, вспомнил! Шефы подарили нам двадцать пар коньков.
Ирина Константиновна просит ребят удалиться, не утомлять больного.
— Я тебе, Стасик, завтра учебники принесу, — обещает Петя. — Мы вместе будем уроки готовить, чтобы ты не отстал. Мне разрешили каждый день в больницу приходить.
До чего ж весело жить на свете, когда у тебя такие верные друзья! Вот ушли они, а Стасик их по-прежнему чувствует рядом. Долго не может успокоиться. Пусть в висках до боли барабанят кузнецы, но думы в голове светлые. Хорошие думы! От таких мыслей по-иному жить хочется! И хочется, чтобы рядом всегда были Мирон, Петька-головастик и Колька Мерлин. Пусть люди смотрят на неразлучную четвёрку и радуются! Стасик даже слышит, как люди восторженно говорят: «Нам бы таких друзей! Они друг за друга готовы в огонь и воду. С такими можно и на Марс лететь!»
Ирина Константиновна измеряет ему температуру и недоуменно смотрит на градусник:
— Тебе, Стасик, значительно лучше. Друзья, видимо, хорошие, повлияли. Не ожидала. Там, за дверью, новая делегация пожаловала. Интересуются твоим здоровьем. Не хотела пускать, а теперь придётся.
Она приводит в палату Владимира Семёновича. Следом входит вожатая Любовь Павловна. Из-за её спины торчат Томины косички и выглядывает растерянное лицо — Стасик глазам своим не верит — толстяка Борьки Титова.
— А ты зачем? — хмуро ворчит Стасик.
— Я тебе, Стаська, крендель принёс. Самый большой, — гудит Борька. — И шарф могу отдать, если хочешь.
— Мне шарф не нужен. Кутайся сам, а меня и без него в жар бросает.