Выбрать главу

— Неужели в твоем поэтическом лексиконе других слов нет?

— Слов? Да у меня, может, целая поэма рождается! — подпрыгнув на ухабе, ответил Женя.

— Когда обнародуешь?

— После сорокового.

— О-о-о!.. — разочарованно протянули девушки: сегодня предстоял хоть и юбилейный, но ещё только двадцатый концерт.

Только двадцатый! А кажется, так давно был тот, первый, когда от страха и волнения мутилось в голове.

Двадцатый! И все равно каждое выступление — будь оно двадцатым или сороковым — будет напряжённым и волнующим.

Надо работать «старательно и красиво». Эту заповедь внушали студентам с первых же занятий. Но чтобы работа стала красивой, старание и усилия не должны быть видны. Всё должно делаться точно и будто бы без труда — свободно, легко. А каким трудом даётся эта лёгкость и свобода! Сколько воли и напряженного внимания требует каждое выступление! И каждое приносит необыкновенные, ошеломляющие открытия.

Очень вредно сосредоточиваться на самом себе, надо жить для партнёра — этот мудрый совет Станиславского Алёна поняла по-настоящему, только отступив от него и пережив первые собственные неудачи. ещё она поняла, что нельзя слишком радоваться успеху, но нельзя и слишком огорчаться неудачами. Об этом же предостерегал великий французский актёр Тальма: «Не опьяняетесь рукоплесканиями, не приходите в отчаяние от свистков». Много известных истин открывали для себя заново Алёна и её товарищи, но, быть может, в их открытиях было и новое, никем не открытое прежде.

Казалось, опыт накапливается с каждым днём, и появляется уверенность в собственных силах. Но разве так просто привыкнуть к настоящему зрителю? Не к экзаменационной или просмотровой комиссии, которая не вмешается в действие громким замечанием, не прервет смехом или аплодисментами, а к живому, отзывчивому, горячему зрителю, участнику спектакля. Иной раз так повернёт он тебя, что собьёшься с дороги и с ужасом чувствуешь, что ничего ты ещё не знаешь и ничего не умеешь.

Что ни день — неожиданности. Каждый раз приходилось осваивать новую сценическую площадку. В настоящих залах клубов и Домов культуры они выступали три раза. Гораздо чаще им приходилось осваивать огромные зернохранилища, ожидающие урожая, мастерские МТС, навесы над токами и не ограниченные залы под небом, среди пшеничных и кукурузных полей, под жарким сибирским солнцем, на полевых станах.

Научились играть без занавеса, на шатких свежесколоченных подмостках и на «пятачке» — платформе пятитонок. Мгновенно перестраивали мизансцены, если вместо двух оказывался всего один выход на сцену. Терпели тучей налетавших комаров.

Случалось и другое: у Олега в чемодане растаял вазелин и испортил его «концертный» костюм. Женя потерял усы, Зина в танце сломала каблук, Джек опоздал на выход.

Каждый день обсуждали прошедший концерт, что-то репетировали, выправляли. От усталости и треволнений, от зноя и ветра похудели и почернели. Только Женя сохранил обычные габариты. «Жир на нём особенной плотности, — уверяла Глаша, — ничто его не берёт».

Сотни километров проехали они в поездах, грузовиках, автобусах и вездеходах всех мастей, чего только не испытали в дорогах, сколько синяков и шишек набили на ухабах. Ночевали в домах, вагончиках, палатках и просто под звёздным небом.

Позади автобуса так густо клубилась пыль, что не было никакой надежды разглядеть село, из которого только что выехали. А впереди двигалось новое грязно-бурое облако, оставляя за собой длинный, развевающийся хвост. Автобус нагонял его, и вот уже сквозь щели струйками просачивалась пыль.

— Обогнать бы, Виктор, — робко просила водителя Глаша. — Задохнёмся!

Виктор, шофер краевой филармонии, хитро подмигивал ей.

— Обогнать, говорите? А помирать нам с вами не рановато? Разве поймёшь — одна ли там машина или колонна. Да и на встречную в три мига напорешься, честное пионерское!

Встречные машины заливали мутными волнами пыли — она клубилась в автобусе, застила глаза, лезла в нос, хрустела на зубах.

«За все свои двадцать годков не видела столько, — писала Алёна Глебу, — природу описать невозможно, люди замечательные, а степь-то удивительно похожа на море.

Ярко-зеленые сенокосы сменяют тёмно-оливковые поля картофеля, желтоватые массивы пшеницы, бирюзовые овсы, и всё это на невиданных пространствах, а поселки и города встречаются, право, не чаще, чем в море суда».

Леса показались Алёне мощнее вологодских. Иртыш и Обь ни в чем не уступали Волге, которую она тоже впервые увидела под Ярославлем. А попутчик, строитель Красноярской ГЭС, рассказывал о полноводных сибирских реках так, что Алёне казалось, будто сама она видела, как набухают, как вздымаются они весной, как буйная паводковая вода бросает огромные, словно скалы, льдины, громоздит их одну на другую, распирает и крушит берега, сотрясает мосты.