— Ругаться безобразно, когда кругом народ… и дети тут же… — нравоучительным тоном начала Алёна.
— Все-то меня учат, — сказал он сокрушенно. — А только и я не дурак. — Подлости не терплю! — И спросил неожиданно: — Замужем?
Алёна растерялась.
— Нет.
— За меня пошли бы?
— Нет. — И чтобы надёжнее защититься, сказала: — У меня жених…
— Отобью, — не то шутя, не то всерьез повторил он слова Алеши из «Доброго часа» и засмеялся.
Алёна тоже засмеялась, и страх растаял:
— Ну, мне пора. И вам вставать рано, — сказала она.
— А по мне хоть и вовсе не спать. Кто жених? — строго спросил парень.
— А вам зачем?
— Любопытный.
— Любопытство — порок, — поддразнивая, отбивалась Алёна.
— Знаю. Я свое получил через этот порок.
— Как так? — вырвалось у неё.
— А вам зачем?
— Любопытная.
— «Любопытство — порок».
— Для меня не порок — такая уж профессия! — нашлась Алёна.
Неожиданный собеседник оживился.
— Погуляем? Расскажу.
Она не знала, что и ответить.
— Боюсь, беспокоиться станут…
— Жених?
— Да его здесь нет.
— Так им скажут, что со мной беспокоиться не о чем, — сказал парень веско и спросил настойчивее: — Погуляем?
— Ну… недолго…
Они пошли по дорожке рядом. Изредка парень предупреждал: «Тихонько — спуск», «Тихонько — кочка» — и подсвечивал фонариком.
— Ну, что же вы не рассказываете? — спросила она.
Он словно отмахнулся:
— Неинтересно.
— Мне всё интересно, — она почувствовала неловкость, даже беспокойство.
— Велосипедами интересовался, — сердито сказал парень. — Спрятался в универмаге, ночью стал кататься. Забрали.
— Как глупо! — удивилась Алёна.
— Для тринадцати лет — не так уж.
— Нет, глупо, что забрали, ведь совсем мальчишку!
— Девятый привод был у «мальчишки».
— За что?
— За любопытство. — Он явно старался закрыть эту тему.
— Нет уж, расскажите.
— Да неохота!
Алёна остановилась:
— Тогда проводите к нашим.
Он тоже остановился. Помолчали.
— Елена Строганова — так? Не ошибся?
— Ну?
— Елена Строганова, зачем вам надо мной силу-то показывать? Приберегите для жениха.
— У меня хватит. Ну, ладно. — И она решительно повернула на редкие огни поселка.
— Подождите! — Он осторожно взял её за руку у запястья очень горячей, жесткой рукой. — Вы даже и вообразить не можете, до чего вы мне нравитесь, — сказал он опять почти словами из пьесы Розова.
И она ответила словами Гали:
— Мне пора.
Он крепче сжал её руку.
— Тут недалечко… гривка есть. Посидим. Расскажу, про себя расскажу.
Алёна отняла руку.
Они прошли ещё метров сто, поднялись на невысокий вал. Пахучий, прохладный ветер задул в лицо. Парень расстелил на траве свой пиджак.
— Садитесь.
— Зачем же костюм пачкать?
— А мне не жалко.
— Мне жалко. — Она подняла пиджак, отряхнула и села, положив его к себе на колени.
— Бережливая, — иронически заметил парень и сел тоже, но не близко.
Почему-то в молчании особенно сильно передавалась его взволнованность, и между ними словно протягивалась какая-то ниточка.
— Я слушаю, — сказала Алёна и, спохватившись, спросила: — А зовут-то вас как?
— Тимофей Рябов. — Он вздохнул, будто кузнечный мех. — В сорок четвертом, семнадцатилетним парнишкой, попал я на фронт. Год провоевал, после дослуживал в Германии. Демобилизовался, работал слесарем на заводе в Минске. Оттуда подался на целину. Ну вот и все, — Тимофей выдохнул с облегчением и чуть подвинулся к Алёне. — Вот смотрел я сегодня на вас, как вы играли. Красивая ваша любовь. Мне бы такую. Чтоб в доме — как в степи: просторно, ветрено, горячо, — Он рванулся, подсел поближе. — Не могу, когда девки навязываются. Или когда для фасону из себя строют. Мне такую жену не надо, — сказал он категорически и повернулся к Алёне, опираясь на руку. — Голос ваш до сердца доходит, а засмеётесь… — он сорвал травинку и опять шумно вздохнул, — жарко стаёт.
— Хороших девушек много, — опять сказала она учительским тоном, чтобы ослабить слишком уж высокий накал их разговора.