— Кажется, плотно уселся. Так прямо и ввинчивается в диван.
Алёна разглядывала ёрзавшего Женю.
Глаша вдруг с облегчением заметила:
— Ой, ведь он во фраке! Значит, едет по важному делу, к нам мимоходом, не засидится!
Обрадованная Алёна воскликнула:
— «Вы, кажется, во фраке?.. Вот новость! На бал едете, что ли?»
— Чем ещё подмаслить, чтоб скорее убрался? — вставила Глаша.
— «Между прочим, вы похорошели…» — отпустила комплимент Алёна.
Взволнованные слова Ломова: «…Я решился просить вас выслушать меня… Конечно, вы удивитесь и даже рассердитесь, но…»
Глаша расшифровала:
— Ага, косилку приехал просить, для того и во фрак вырядился, дурень.
Алёна спросила сухо:
— «В чем дело?»
— Продержит, как в прошлом году молотилку… Не дам, — решила Глаша, и Алёна грозно произнесла:
— «Ну?»
В эту минуту она ясно ощутила, что её Наталья Степановна — здоровенная, толстая тетка, а вовсе не тоненькая, как Галя из «Доброго часа». Встревоженная, повернулась к Глаше:
— Да! А в чем я буду играть?
И поднялась суматоха. Широкое платье Глаши позволяло подложить грудь и бедра, но оно и так было коротковато Алёне, а ещё поднимется на толщинки… Выпустить подол? Надставить?
Пока примеряли костюм, примчались Зина с Огневым, пошли, конечно, охи-ахи над Глашей, но оба тут же включились в дело. Зина взялась надставить подол и, чтобы платье не выглядело надставленным, сделать такого же цвета бантики к рукавам и у ворота. Теперь — чем надставлять? Надо же в тон платья.
Перебрали весь гардероб девушек, пришлось Алёне пожертвовать свою блузку — другого выхода не было.
Зина принялась за шитье, репетиция пошла дальше.
И тут возник вопрос о распорядке концерта. Алёне предоставили право решать, что играть первым — «В добрый час!» или «Предложение», но она растерялась.
— Успокоишься на «Добром часе», и потом легче пойдет «Предложение», — говорил Саша.
— Наоборот, сбагрить поскорее «Предложение», — возражал Джек.
— Нет, публика, если полюбит её в Галине, то отлично примет и дальше, — поддержал Огнева Миша, и почти все согласились на этом.
Репетировать кончили только в четверть седьмого. Джек — он отлично рисовал и шел первым по гриму — был уже наготове. Все остальные волновались, лезли с советами и, конечно, мешали.
— Пошли вон! — наконец завопила Глаша.
Отдыхать было некогда. Алёна сняла пробный грим Натальи Степановны и начала готовиться к «Доброму часу». Сегодня все оберегали её, старались ободрить.
— Очень смешно получается: ты большая, а Женька маленький, — сказала Зина.
— Сыграть в один вечер такие разные роли: Галину и Наталью Степановну — это здорово! — заметил Олег.
— Память у неё чёртова, — солидно похвалил Женя, — и темперамент…
Даже Огнев был к ней внимателен. Глаша строгим глазом наблюдала за всем и подсказывала:
— Сумочка на радиаторе, Алёна. Да пусти ты её к зеркалу, Евгений! Зинуха, платье — на плечики.
Концерт прошел, по выражению Глаши, «с блеском».
Бригаду провожали горячо и торжественно. Приехали комсомольцы из района, инструктор крайкома комсомола вручил грамоту «За отличную работу», сказал, что вопрос о молодежном театре будет обсуждаться на ближайшем пленуме. Артистам подарили букет из спелых колосьев, благодарили, приглашали приезжать.
Алёна понимала, что её успех — это победа больше всего Глаши. Но все говорили о Строгановой, чувство победительницы так и распирало её. За кулисами дурачилась, острила, смеялась без удержу, а потом театрально бухнулась перед Глашей на колени:
— В общем, товарищ командир, победа организована вами. Ура-а!
И Глафире трижды прокричали «ура!».
Чёрной ночью крытая брезентом трехтонка увозила бригаду из «Цветочного».
Возбуждение спало, усталость брала свое. К тому же и разговаривать стало трудно: кроме обычного шума, ворчания мотора и лязга на ухабах, с присвистом вздыхал и хлопал от ветра брезент.
Алёна сидела впереди у кабины, рядом с ней, как всегда, Олег. Глашу и Маринку устроили посреди машины на тюфяках. Лампочка-малютка у перекладины каркаса, державшего брезент, еле освещала людей, временами гасла. На скамье против Алёны сидела Зина, с ней рядом — Огнев.
Перед самым началом концерта, уже готовая к выходу, в гриме и платье Галины, Алёна вдруг почувствовала усталость, панический страх. Вышла неловко, тусклым голосом сказала: «Мальчики, как дела?» — и тотчас открытое восхищение Олега — Андрея, колючие слова и глаза Саши — Алексея раззадорили её. Туман страха рассеялся, она ясно увидела знакомую дорогу, почувствовала, что сбиться ей не дадут, и пошла увереннее. Алёна знала, и товарищи говорили, что последнюю — любимую — сцену объяснения с Алешей она — нет, оба они играли как никогда. И, как никогда, бушевали зрители. И впервые после конца отрывка она встретила не обычный огневский взгляд — плоский, словно обороняющийся, — а взволнованный, полный горячей нежности взгляд Алеши. Как-то он смотрит на неё сейчас и смотрит ли вообще? Да и какое это имеет значение? Так, просто интересно, что с ним вдруг случилось?