— Образования не хватает.
Мария Алексеевна, улыбаясь Алёне, сказала:
— А я все думаю о вашем молодёжном театре. Настолько это нужное, хорошее дело.
Разговор пошел о театре, о бригаде, о целине, о роли искусства в жизни. Алёна вспоминала самые яркие эпизоды из поездки, чувствовала, что рассказывает занятно, для всех интересно. И Сашка опять был рядом с ней.
Они сидели вместе, не дыша, слушали старика Павла Егоровича. Он вспомнил, как в голодном Питере путиловцы задумали учить детей музыке. Долго ходили по разным учреждениям, им отвечали: «Мысль прекрасная, но подождите. Голод, разруха, враги кругом, а вы — о музыке».
— И решили мы — к Ильичу, — неторопливо говорил Павел Егорович. — Пришли — там всё кипит — чистый муравейник. Время-то: самый тяжелый год — девятнадцатый. И секретарь Ильича тоже сказал нам: «Не время Ленина по пустякам беспокоить». А тут как раз Владимир Ильич сам и вышел: «Путиловцы? Заходите, заходите», — и рукой за плечо одного и другого подтолкнул. Объяснили мы наше дело. Глаза у Ильича повеселели, он быстро так повернулся — в углу кабинета за столиком какие-то товарищи сидели, он и сказал им: «Путиловцы хотят свою трудовую интеллигенцию создавать. Это же замечательно! А им советуют подождать годик-два! Только ещё взяли власть в руки и уже думают о своей рабочей интеллигенции. Это замечательно!» И тут же позвонил по телефону в Комиссариат просвещения. Так первую музыкальную школу для детей рабочих и открыли у Нарвской. — Взволнованный воспоминаниями, Павел Егорович закашлялся, глотнув остывшего чаю: — Теперь, конечно, всё понятно. А тогда мы далеко не загадывали: просто хотели детей музыке научить. А он смотрел далеко.
На большой станции Алёна с Сашей гуляли под мелким теплым дождем, говорили о своем театре. Казалось, никого вокруг не было. Саша смотрел на неё глазами Алексея и будто думал его словами: «Ты даже и вообразить не можешь, до чего же ты мне нравишься!»
Едва вернулись в купе, Саша подсел к Павлу Егоровичу, и Алёна опять потеряла его. Разговор шёл общий, но Саша думал не о ней: она была словно не нужна ему. Она замолчала. Он не заметил. Алёна застыла от обиды, даже думать стало трудно, не то что говорить.
Почему так — она всё время с ним? Могла участвовать в разговорах, быть внимательной к людям и ни на секунду не отрываться от него. А он?
— Кому билетики вернуть? — В купе заглянула проводница. — За чаёк разрешите получить.
— Как? Разве подъезжаем? — спросила Алёна так, словно произошло непредвиденное событие.
— Подъезжаем! — с шутливым торжеством провозгласил Саша и посмотрел на неё глазами Алексея.
Мысли её как ветром расшвыряло. Она вдруг смутно ощутила, что с ней что-то случилось.
Все вокруг задвигались. Павел Егорович ушёл в своё купе, Мария Алексеевна с мужем стали собирать вещи. Алёна и Саша, чтоб не мешать им, вышли в коридор.
— Ты не рада, что приехали? — Сашины глаза не отрывались от Алёны.
— Почему?.. Рада… — Она растерянно смеялась, думая о Глебе с непонятным чувством вины. — А ты опять будешь меня шпынять, подкусывать?
Саша повел плечами с веселым сочувствием.
— Кому много дано, с того много и спрашивается.
— Нет, ты ко мне придираешься. Ну почему?
— Потому, что ты мне небезразлична.
— Саша, будьте добры, помогите мне снять чемодан. — Мария Алексеевна смеялась, говорила что-то. Саша ушёл. Мимо окна строем двигались высокие заводские корпуса, знакомое серое небо висело над ними.
— Не доверяет мне жена чемоданы. — Это сказал архитектор, рассматривая Алёну.
Она постаралась улыбнуться.
— Вы принадлежите к типу женщин, в которых все, хоть немного, влюбляются. А ведь и не красавица.
Слова эти совершенно не тронули Алёну. Вокруг суетились, одевались, громко разговаривали, она вдруг спохватилась, что ей тоже бы надо переодеться.
— Достань мне юбку на полке, — заглянув в купе, сказала она жалобно.
— С величайшим удовольствием. — Саша стоял на лесенке, она не видела его лица, но по голосу знала, что он улыбается.
Алёна стала переодеваться, заторопилась — вагон уже подрагивал на скрещениях путей.
В коридоре было полно пассажиров, и Саша в плаще стоял у окна.
— У тебя всё? Возьмем такси. — Он сказал это, как бы с ней вместе думая.
Алёна ответила ровным, деревянным голосом:
— Меня встретит Глеб… Иваныч.
— А-а!.. — протянул Саша, и в глазах его словно что-то захлопнулось.
Алёна слышала, как он громко и весело прощался с Марией Алексеевной и её мужем, с Павлом Егоровичем. Потом, протискиваясь с двумя большими чемоданами, в которых вёз всё, что осталось от родного дома, он, не глядя, сказал Алёне: «До свидания». У неё ком подступил к горлу, загорелось под ложечкой: «До свиданья», — что ещё могла она сказать?