Зеленели деревья в парках и трава на газонах, отчаянно чирикали бесстрашные городские воробьи, а ночью так манили широкая набережная, прохлада с реки, колеблющиеся столбики отраженных в воде огней и нежные краски раннего рассвета. Беспокойная весна обострила все чувства. Будоражили воображение даже стишки, написанные на синей обложке тетради:
Накануне экзамена произошло событие, спутавшее все взаимоотношения.
Курс профессора Линдена показал одну из дипломных работ — «Таланты и поклонники». Спектакль обсуждали в институте горячо и не один день.
«Я бы третий акт решал иначе!», «Я бы играла сцену с письмом в другом темпоритме», «У Мелузова нечеткое сквозное» — никому же не заказано иметь своё мнение.
Без конца разбирали этот спектакль соседней мастерской, какой считался курс Линдена, и в «колхозе Петровой». Вдруг Лиля вне всякой связи с зашедшим разговором заявила:
— Негина абсолютно права — я обязательно выйду за богатого.
Все рассмеялись, приняв это за шутку.
— За Форда-младшего или за Рокфеллера-старшего? — спросил Женя.
Лиля оглядела всех с презрительным недоумением.
— Наивные вы до глупости!
— А ты, очевидно, великий мыслитель.
И тут раздался трубный хохот Клары:
— Не проще ли за кандидата наук или за военного, лауреата какого-нибудь? Но самое надежное — научные кадры!
Обрадованная поддержкой, Лиля пренебрежительно махнула рукой в сторону Жени:
— Уж за такую голь-шмоль не пойду!
Поднялся крик: «Что за „голь-шмоль“? Безобразие!..»
Олег выскочил на середину комнаты, негодующе взмахнул руками:
— Не комсомолки — мещанки беспробудные!
Лиля с Кларой перемигивались, посмеивались. Алёна, не отрываясь, смотрела на Лилю — что она опять выламывается?
— Не верю я, что ты это всерьез. Зачем изображать из себя бог знает что? — сказала Лильке Агния.
— Неужели ты так думаешь? Или нарочно играешь какую-то гнусную роль? — подхватила Алёна.
— Думаю! — Лиля вскочила, заложив ручонки в карманы чесучового платья, прищурилась и сказала прямо в глаза Алёне: — А вот когда веду высоконравственные, высокоидейные разговоры, тогда играю. И смеюсь над вами.
Глаша охнула.
— Врёшь! — сдерживая злость, спокойно возразила Алёна.
Лиля дёрнула плечами и отвернулась к окну.
— Странные вы, девочки, — наставительно затрубила Клара. — У каждого в жизни свои принципы, а вы хотите всех под один штамп подогнать.
— Как вы только терпите эту гадость! — хватаясь за щёку, будто у него заболели зубы, воскликнул Женя.
Глаша гневно отмахнулась от Клары:
— Тебя-то мы и не собираемся переделывать. И не ввязывайся!
— А меня, значит, собираетесь? — с издёвкой спросила Лиля. — Думали охмурить сахариновой пропагандой «настоящих любовей» и прочего рая? А знаешь, что я тебе скажу? — слегка наклонясь вперед, в упор Глаше сказала Лиля. — Не будь дурой, не думай, что если твои образцово-показательные родители не докладывают тебе о своих романах, так, значит…
— Замолчи! — закричала Алёна.
— Это же гнусность! — взвыл Олег.
— Как вы их только терпите! — простонал Женя.
Агния, заслонив собой побледневшую Глашу, с неожиданной силой сказала:
— Пошла вон!
— С удовольствием! — Лиля приветственно взмахнула рукой и уже у двери через плечо бросила: — Ханжи!
Но в расширившихся на мгновенье серых глазах мелькнули испуг, и обида, и недоумение.
Конечно, поступок был омерзительный, а по отношению к Глаше, которая не только любила родителей, но и гордилась ими, по отношению к Глаше это было особенно подло. И всё-таки Алёне стало жаль Лильку.
Она молча гладила по плечу разрыдавшуюся Глашу. Но когда Клара ушла и все единодушно решили, что «хватит цацкаться с Лилькой — пусть ищет своего „Рокфеллера“», Алёна возразила:
— К ней нельзя подходить с обычными мерками.
Глаша отшатнулась от Алёны.
— Что за странный либерализм? — возмущенно спросил Олег.
— Подождите! — Агния тоже была, видимо, поражена. — Мы всё время относились к ней… даже слишком снисходительно, но всему есть предел, Лена! Нельзя же позволять ей…
— Она будет плевать мне в самое сердце, а ты… ты друг мне или нет? — Глаша хотела ещё что-то сказать, но слезы помешали.