— Вы не пустите меня обогреться немножко? Ноги совершенно замёрзли.
«Шуба» зашевелилась, над воротником, как голова черепахи из панциря, высунулась шапка, блеснули глаза, сонный женский голос заворчал:
— Квартиру обчистишь, а мне отвечать? Иди грейся, где гуляла. — И уже вслед убегавшей Алёне донеслось: — Всякая прости господи… Шляется, пьянь! Молодёжь…
Алёна бежала всё быстрее меж тёмных домов и всё яснее представляла, что ждет её, если отморозит ноги. Всё. Жизнь кончена. А в этих домах, в тёплых постелях спокойно спят, и никто не поможет ей.
Ноги всё больше деревенели, а пальцы вдруг заныли, как зубы. Ох, проклятая дворничиха! Черт бы её побрал! «Обчистишь квартиру»! Алёна тёрла варежкой лицо, плотнее куталась в платок и всё бежала, скользя и падая, вставала и снова бежала, растирала на ходу ноги и опять бежала.
Вдали показались огни фар. «Хоть бы такси! Денег, наверно, хватит, а в крайнем случае — одолжу у тети Паши, она дежурит на вахте. Ну а если не такси, то что стоит довезти человека домой — десять минут езды! Попрошу». Она свернула на мостовую и, став на пути машины, умоляюще подняла руки, а когда огни фар совсем уткнулись в неё, крикнула что было силы:
— Остановитесь! Пожалуйста!.. Пожалуйста!..
Надменный ЗИС, тихо шурша, ловко обошёл её и уплыл, только мелькнуло за стеклом обвисшее лицо, с любопытством оглянувшееся на неё.
— У, подлец! — заорала Алёна вслед, и слезы обиды, унижения, страха и боли полились по холодным щекам. «Надо бы просто под машину кидаться — дура!» Недалеко от моста, под фонарем темнела пухлая фигура милиционера. «Попросить, чтоб отправил в отделение, лишь бы ноги…» Алёна побежала быстрее, снег злорадно повизгивал: «И-их, и-их!» На мосту опять зажглись фары машины. «Нет, уж лучше в милицию, чем просить…» Вдруг ноги её, разом скользнув, вылетели вперёд, Алёна грохнулась на спину и ударилась затылком так, что в голове загудело. Лежала, уставясь в тёмное звёздное небо, даже не пробуя встать. Сквозь звон в ушах услышала шелест приближающихся колес, перевалилась на бок и приподнялась в ту минуту, когда «Победа» остановилась возле.
Невысокий человек в морской форме выскочил и, вглядываясь в лицо Алёны, схватил её за плечи и помог сесть.
— Что с вами? Вы… — Она прочла в его глазах, что он хотел спросить «Вы больны?», но, ощутив запах вина, изменил вопрос: «Вам плохо?» Чуть хриплый бас зазвучал сдержаннее.
Алёна вдруг почувствовала несправедливость всего, что с ней случилось.
— Я ноги… отморозила, — еле выговорила она и, охватив руками онемевшие колени, уткнула в них лицо и громко разрыдалась от жалости к себе.
— Ну так давайте скорее в машину! Быстро! Что же сидеть посреди улицы? — Моряк взял Алёну одной рукой под мышки, другой — под колени.
— Я сама, сама, спасибо! — внезапно ослабев, она с трудом встала.
— Садитесь вперед — теплее здесь. — Моряк достал из-под сиденья не то плед, не то одеяло и накинул ей на ноги, сам сел за руль. — Куда везти? Может, в больницу, если обморозились?
— Нет, домой. — Она хотела сказать адрес, вместо слов вырвалось прерывистое, детское всхлипывание.
— Ну вот, — моряк сдвинул шапку на затылок и потер лоб. — Скажите хотя бы, куда ехать?
Захлебываясь слезами, Алёна невнятно показала рукой.
Машина легко развернулась на пустой улице и медленно пошла к мосту.
— Ну, как ноги? Отходят? Чувствуете? — спросил её спутник через минуту. — Значит, не отморозили. Так куда же всё-таки вас везти?
Алёна сквозь слёзы чуть не рассмеялась — взрослая девушка ревёт так, что не может выговорить название улицы и номер дома. Но рассмеяться было бы ужасно. Что подумает о ней этот человек, подобравший её посреди улицы пьяную… Да, пьяную, иначе не скажешь. Но разве знала она, что от этого проклятого стакана… разве знала?.. Ноги медленно отогревались, боль и страх проходили, а тошнотворное чувство гадливости к самой себе поднялось снова. Алёна вся сморщилась, представив, что может думать о ней этот человек, что он может думать?! Она подавила слезы и отчетливо сказала адрес.
«Победа» неторопливо въехала на мост.
— Что же с вами случилось? Почему вы оказались одна на улице в четвертом часу ночи?