А уж ей-то, Алёне, насочиняли, черти ядовитые!
Алёна расхохоталась.
— Вечеринка удачная, верно? Здорово, так здорово придумано! Не представляла, что так получится… — Наклонясь через Валерия, она заглянула в лицо Лили: — Да, Лилечка, верно?
— Ага, — неопределенно ответила Лиля.
«Опять она о Гартинском! — У Алёны одновременно поднялись злость и жалость. — До каких же пор? Ведь уж теперь-то Лильке ясно, что он подлец, как можно такого любить?» Алёна сотни раз задавала этот вопрос себе, Агнии, Глаше и, не находя ответа, возмущалась всё больше, даже самое сочетание слов «любить» и «подлеца» бесило её.
— Чего ты злишься? — как-то оборвала её Агния. — Точно мы виноваты.
— Виноваты! — зло утверждала Алёна. — А я больше вас, но и вы… Не можем ей вколотить…
— Что вколотить? — возмутилась Агния. — Она не хуже нас понимает головой! А чувство… Уж кто бы говорил, только не ты! Должно пройти время.
Время! Прошло больше двух месяцев, как Лилька не виделась с Гартинским, — её всячески оберегали от него. Из больницы Лилю привезли в общежитие. Настойчивость Соколовой помогла сломить сопротивление администрации — в комнате «колхоза» поставили пятую кровать. На улицу Лику одну не выпускали. Перед её возвращением из больницы Джек сказал Алёне, что Гартинский весьма самодовольно спрашивал о Лике. Всем «колхозом» целый день решали, что делать. И наконец придумали: Березов и Огнев отправились к концу спектакля в театр, дождались Гартинского и предупредили, что, если он сделает попытку встретиться с Лилей, ему не поздоровится. Тот нагло заявил, что угроз не боится, «мужчина не обязан отвечать за женщину, которая сама вешается на шею».
Огнев влепил ему пощечину. В это время сверху спускались актёры. Наш «красавец» не пикнул — спрятался под лестницу и простоял там, пока актёры не разошлись из театра. Тогда он пробормотал что-то о культурных и некультурных людях, кротко выслушал вторичное предупреждение Березова и оставался в подъезде, пока «некультурные» люди не завернули за угол театра.
Да. Два месяца прошло, а Лилька тоскует. Она не делала попыток встретиться с ним на днях, когда в радиопередаче прозвучал знакомый сладко-бархатный голос. Лика только сморщилась и выдернула вилку.
«Может, девочки правы: нужно бы ей ребёнка… Ох, разве поймешь её?» Казалось, что все уже идет хорошо, Лилька начинает жить без усилий: она уже чего-то хотела и чего-то не хотела, во взгляде её реже появлялась отрешённость, вовсе исчезла покорность, напугавшая девушек, когда они привезли её из больницы. «Пойдем гулять?» — идет. «Ляг отдохни» — ляжет. «Выпей чаю» — выпьет. Что ни скажи — сделает.
Лиля, конечно, оставалась Лилей, бывала рассеянной и репетировала неровно, но всё-таки теперь она работала без отказа, не уходила, не срывала самостоятельных репетиций — казалось, до краев была полна Ириной из «Трех сестер». И всё чаще играла так, что ни одного пустого слова, ни одного лишнего движения… Ревниво перехватывая взгляд Соколовой, Алёна говорила себе: «Ну и чудесно! Чудесно! Счастье, что она так талантлива, это помогает ей отвлечься, забыть».
Но, выходит, Лиля ничего не забыла. И неизвестно, устояла ли бы она, если б Гартинский проявил желание увидеть её, поманил бы ласковым словом. Вовремя тогда мальчики пугнули мерзавца!
Алёне впервые пришло в голову, что потому и «забирает» всех Лилина Ирина, потому и не оторвёшься от неё, что тоска в ней собственная, Лилькина… Но и первый акт, где Ирина счастливая — мечтает, верит, — и первый акт идёт у Лильки не хуже.
Недавно на творческой встрече со студентами известный актёр из московского театра, приехавшего на гастроли, говорил: «Никогда не жалейте себя, что бы ни случилось, всё несите на сцену. Сильное переживание в собственной реальной жизни — на пользу актёру. И вовсе не обязательно, чтобы ваша сегодняшняя человеческая радость совпадала с радостью на сцене и собственное горе — с драматической ролью. Любое сильное жизненное чувство может на сцене перейти в другое, даже противоположное, сумейте повернуть ключик!»
Тогда Алёне показалось это утверждение спорным, на курсе о нем много было разговоров, приставали с вопросами к Анне Григорьевне, но она, как обычно, отметила: «Сами, сами. Разбирайтесь, анализируйте — сами!»