— Вы же десятилетку окончили? Или вы просто хотите посмешить? Не думайте, что такие дешевые штучки здесь проходят. Читайте Чехова!
По-видимому, большинство поступающих поняло, что смех только вредит товарищу, и рассказ Чехова «Пересолил» выслушали сдержанно. Да и Женя, вконец растерявшийся, торопливо проговаривал текст, очевидно, думая не о содержании рассказа, а о том, как бы не сделать ещё чего-нибудь смешного. Стелла Матвеевна выслушала его и строго предупредила, что «комикование только повредит на экзамене».
Проверив новеньких, Стелла Матвеевна объявила перерыв. Все поднялись и медленно двинулись из аудитории. Уже на ходу Алёна с Глашей стали успокаивать Женю.
— У вас комический талант, — говорила Глаша. — Я-то уж как-нибудь разбираюсь. А она — вредная.
— Вам надо быть посмелей.
В зале с колоннами их сразу обступили со всех сторон — в центре внимания был Женя.
— Не огорчайтесь!
— Ты нарочно или не нарочно?
— Почему Чехов хуже?
— Надо же, пуговица…трык!
Говорили, перебивая друг друга, смеялись. Юноша с глубоко сидящими серыми глазами, крупным мясистым ртом и густой гривой тёмных волос, беспорядочно свисавших ему на лоб, покровительственно похлопал Женю но плечу:
— Определенно комик, прямо-таки Игорь Ильинский. Понимаешь, могу на пари! А вы… — он пристально посмотрел на Алёну, широко раздул ноздри, втянул воздух, — очень оригинальная! — И быстро отошёл.
— О как! Слыхали? — вслед ему иронически бросила Глаша и, взяв под руки Алёну и Женю, потащила их в вестибюль. — Пойдём-ка продышимся!
Они сбежали по ступенькам и остановились у подъезда. На улице вечерело. Человек двенадцать поступающих стояли небольшими группами, громко разговаривали, курили.
— Я вообще не понимаю, — воскликнул чей-то звонкий тенор, — почему той высокой девушке она сказала: не надо «Тройку»?
Алёна тут только сообразила, что ведь и у неё тоже не все благополучно.
— Есть предложение, товарищи! — Глаша взяла за руки Алёну и Женю. — Как вы насчёт… погулять? Плюнем на эту консультацию! А?
Алёна сама не понимала, чего ей хотелось. Надо бы послушать тех, кто уже одобрен педагогом, надо бы выяснить свой вопрос о «Тройке», но… хватит ли духу обратиться к Стелле Матвеевне? И что ещё она скажет? Нет, надо самой разбираться. Во всём, во всех впечатлениях этого дня. И Женя так тревожно-выжидательно смотрел на неё.
— Пошли!
— А можно мне с вами?
— О-о-о, Валерик! — Глаша, улыбаясь, взяла под руку подошедшего юношу. — Знакомьтесь, товарищи!
— Куда пойдем? — спросил он, чуть задержал Алёнину руку, улыбнулся мягко, и улыбка получилась какая-то притягивающая.
— Не знаю… Я только сегодня приехала.
— Тогда я буду гидом!
Глаша, не выпуская Валерия, другой рукой взяла под руку Алёну.
— Женя, цепляйтесь! — скомандовала она.
Но им тут же пришлось разделиться: мешали встречным. Глаша с Валерием пошли впереди, Алёна с Женей — сзади.
Алёна слушала Женю и отвечала, как будто вникая в его огорчения, но внимание то и дело отвлекалось, вдруг она ловила себя на том, что, разговаривая с Женей, решает, читать ли ей всё-таки «Тройку» или послушаться Стеллы? Потом всплывало ощущение неприязни к той изломанной, три года подряд рвущейся в театральный институт девушке, и до дрожи пугала мысль: «А вдруг и со мной так случится? Нет, ни за что!» Потом оказывалось, что она прислушивается к бархатному баритону Валерия, и почему-то возникла уверенность, что он думает о ней, и громко говорит, и идет так особенно легко, высоко подняв голову, тоже для неё. Минут через десять вышли на набережную, и по взгляду Валерия, когда она подошла к гранитной ограде, Алёна поняла, что не ошиблась.
Уже стемнело, и вся земля, дома, деревья, гранит, вода и небо — в сумеречном свете, словно выцвели.
— Вам нравится? — это было скорее утверждение, чем вопрос.
— Не знаю ещё.
— Как! — воскликнул Валерий изумленно, опёрся о гранитную ограду рядом с Алёной. — А я… Я люблю здесь каждый камень. Я здесь родился и прожил все мои двадцать лет, даже войну.
Алёна подумала, что лучше её родного Крыма ничего на свете и быть не может, и спросила:
— А море у вас где?
— Хотите, завтра поедем? Можно за город на электричке или автобусом, — предложил Валерий.
— Поедем! — тоскливо подхватил Женя, — А то помрешь от ожидания.
— Ой! И когда наши мучения кончатся! Наверное, ни в каком другом вузе нет такого мучения! — Глаша всплеснула руками.
— Даже сравнить нельзя! — при этих словах Валерий ловко уселся на ограду. — Я держал в прошлом году в электротехнический — там все ясно: провалил так провалил. Не попал по конкурсу — тоже понятно! А здесь — сплошная муть! Одному ты нравишься, другому нет! — Чем горячее он говорил, тем глубже и мягче, словно играл его голос. — А мне никак нельзя просы́паться! Отец заставил в электротехнический, и я год как на каторге. Он уверяет — втянешься, увлечёшься, полюбишь! А почему другие с первых дней влюблены во все эти физики, математики? А я… мне нельзя просы́паться! — И, закусив нижнюю губу, Валерий уставился вдоль реки.