— По крайней мере, там у нас имелись приличные войска, что помогало держать местное население в узде. Здесь же у меня всего одна союзная когорта пехоты, состоящая из болванов, не способных промышлять даже кражами. Кроме них имеется также городское ополчение, в котором состоят те, кому не хватило ума служить в пехоте, и наконец ала местной союзной кавалерии, которые по идее должны охранять нас от кочевников. Но это полная ерунда, потому что большинство из них передвигаются на верблюдах.
— Что такое верблюд?
— Это такой огромный козёл с длинной шеей, бурой шерстью и горбом на спине. Лошади не переносят их запаха.
— Кажется, видел когда-то в цирке. Народ катался от хохота, глядя на них. Но вот бойцы из них никакие.
— Это от них и не требуется. Зато, по словам префекта кавалерии Корвина, они способны весь день идти без передышки по пустыне. Лошадям такое не под силу.
Они вышли через городские ворота, которые с обеих сторон охраняли мраморные львы. Теперь им предстояло преодолеть восемь миль пологого подъёма к городу Кирена, что высился на известняковом плоскогорье.
Веспасиан умолк, размышляя о никчёмности своего пребывания в этой части объединённой провинции Крита и Киренаики. В течение семи месяцев, проведённых здесь, он ничего не достиг. Главным образом потому, что у него не было денег, а без них, как известно, никуда. В течение многих столетий источником богатства Киренаики был сильфий[1] — зонтичное растение на длинном стебле, сок которого высоко ценился в качестве специи, а также для исцеления болезней горла и лихорадки.
Мясо животных, что паслись на поросших сильфием полях, продавалось по баснословным ценам. Произрастал сильфий на безводной прибрежной равнине. Что касается киренского плоскогорья, то оно больше подходило для садоводства и выращивания овощей. Увы, в последние годы урожаи этого удивительного растения начали загадочным образом снижаться, причём столь резко, что его стало не хватать для выпаса скота. Это, в свою очередь, фактически свело на нет производство мяса. Более того, с каждым новым годом качество сильфия становилось всё хуже и хуже, сколько бы сил и труда ни вкладывали в его выращивание.
Веспасиан пытался убедить местных колонов[2] производить другие сельскохозяйственные культуры.
Увы, скудная почва и почти полное отсутствие на равнине дождей вкупе с ярой верой колонов в то, что регулярные жертвоприношения богам помогут им вернуть прежнее качество сильфия, — всё это вместе взятое привело к тому, что его слова остались втуне. Неудивительно, что поступления налогов иссякали. Те, у кого водились деньги, прятали их, тратя совсем чуть-чуть на покупку товаров у тех, у кого их имелось ещё меньше. Поскольку денег в обращении почти не осталось, зерно, поставляемое из соседнего Египта и Африки, стало на вес золота, к чему приложили руку алчные зерноторговцы. Разумеется, когда Веспасиан вызвал их к себе, сами они это дружно отрицали, оправдываясь тем, что, мол, в последний год поставки зерна из Египта резко сократились, хотя, насколько ему было известно, никакого недорода в Египте не было. В результате бедняки, будь то греки, евреи или ливийцы, находились на грани нищеты, что грозило провинции голодными бунтами.
Не имея в своём распоряжении достаточной численности вооружённых сил, чтобы подавить недовольство местного населения, численность которого в семи крупных городах Киренаики составляла почти полмиллиона человек, Веспасиан уже давно ощущал своё полное бессилие. Это чувство лишь возросло, когда император Тиберий отказался дать ему добро на посещение Египта — провинции столь богатой, что сенаторы могли посещать её лишь с позволения самого императора. Нарушителя этого правила ждала смертная казнь.
Веспасиан встрепенулся, сбрасывая с себя задумчивость, и повернулся к другу, что ехал рядом с ним на лошади.
— Скажи, Сабин наконец получил желанную должность эдила?
— Едва ли, — ответил Магн. — Но как говорит твой брат, едва — уже хорошо. Думаю, он был даже рад, что до следующего года ему не нужно претендовать на место претора. Все эти должности уже заняты сыновьями прихлебателей Макрона.
— То есть префект преторианцев по-прежнему вмешивается в политику? Мне казалось, что из преждевременной кончины своего предшественника Макрон должен был извлечь для себя урок. Не думаю, что это расположило к нему Антонию. Она убеждена, что политические интриги — прерогатива императорского семейства, в частности, её самой.
Магн кивком указал на носильщиков.
1