– Я не желаю знать, что говорят об этой весталке, но знаю, что ей следовало бы посвятить себя служению иной богине. И ещё я знаю, что сама Венера – если только она существует – не может быть прекраснее этой девушки...
– Что я слышу?! Ты вправду серьёзно увлёкся этой жрицей?
– Насколько могу увлечься кем-нибудь или чем-нибудь.
– Но скажи мне, чем она – на своё или на твоё несчастье – покорила тебя? Она красива, это правда, но ты на своём веку видал и не таких. Что же ты сумел разглядеть в ней такого, чего недоставало тем женщинам, которые пытались удержать тебя? – не унимался Деций в своём искреннем недоумении.
– Ты прав, я знавал женщин неизмеримо красивее... но ни к одной из них я не испытывал такого непреодолимого влечения, какое вызывает у меня Альбия. Есть в ней... в её фигуре, движениях, взгляде, голосе нечто такое... нет, не буду продолжать, ты всё равно не поймёшь... Скажу лишь, что это очень сильное чувство, и оно неподвластно каким-либо рассуждениям или сравнениям, – ответил Марк, и его чёрные глаза вдруг погрустнели.
Братья на время умолкли. Тишину над их головами нарушал лишь лёгкий ветерок, пробегавший в листве деревьев, и ещё трепет птичьих крыльев.
– Клянусь светом Геспер*, я тебе не завидую, ибо увлечься жрицей, давшей обет целомудрия, это всё равно что влюбиться в Диану, – снова заговорил Деций, в сомнении покачав головой. – Ты должен бы знать, что эта крепость неприступна.
– Разумеется, штурмом её взять нельзя. Добродетель требует дипломатии – это её единственный недостаток и вместе с тем величайший соблазн. Однако любой крепостью, какой бы неприступной она не казалась, рано или поздно можно овладеть – нужно лишь применить верную тактику, – отозвался Марк, и в глазах его снова блеснули весёлые искорки.
– Но как ты намерен действовать? Ведь, согласись, твоё желание нелегко осуществить. Увлечь жрицу Весты и добиться её любви – эта рискованная задача не идёт ни в какое сравнение даже с тем поступком, за который я чуть было не поплатился жизнью. Так неужели ты, кого природа наделила благоразумием, которым ты всегда отличался от меня, неужели ты не понимаешь, что безрассудное твоё желание погубит тебя? Ах, Марк, у меня тревожное предчувствие...
Но Блоссий-старший словно не расслышал последних слов брата.
Небосвод постепенно окрасился в фиолетовые и сиреневые тона. Чёрные силуэты кипарисов вырисовывались отчётливей, чем днём; и заметнее, чем прежде, было выражение решимости на мужественном лице Марка.
– Нет ничего мучительнее безнадёжной любви и нет ничего опаснее той страсти, что соприкасается со смертью, – после недолгой паузы сказал Деций глухим, сильно изменившимся голосом и посмотрел куда-то вдаль своими красивыми и в этот миг более тёмными, чем обычно, глазами.
Он не видел, как в ответ на его слова Марк снисходительно улыбнулся одними лишь уголками губ.
***
Амата (в переводе “Возлюбленная”) – имя, которое давали весталке после обряда посвящения
Геспер – вечерняя звезда
Глава 5
Синяя мгла окутала вершины холмов, дремавшие под сенью пиний и платанов; в ночной покой погрузились виллы и храмы, грандиозные постройки из мрамора, возвышавшиеся над Тибром. Гордый и несокрушимый город Ромула пребывал под властью Морфея.
Высоко над Капитолийским холмом светила круглая, серебристо-голубая луна. Она озаряла своим призрачным светом стоявший на южном склоне холма красивый белоколонный дом, который принадлежал юной жрице Весты.
Стоя в одиночестве в экседре*, выходившей в сад, Альбия наслаждалась очарованием летней ночи. Насыщенный сладковато-пряными ароматами цветов воздух, похожие на таинственный шёпот шорохи листвы, звёздные россыпи над головой словно призывали весталку не уходить, разделить с ними это хрупкое торжество, пока оно не покинет землю с первыми лучами восходящего солнца. Блики мерцающего пламени светильника падали на девичью фигуру так, что она казалась окружённой таинственным сиянием – нимбом, как сказали бы христиане, время которых ещё не пришло. Сама же Альбия походила на одно из тех дивных творений, что восставали из мрамора, оживлённого искусной рукой ваятеля.
Неожиданно из сада донёсся тихий шум в кроне деревьев – то ли набежал ветерок, то ли всполошилась в гнезде разбуженная птица.
Альбия вздрогнула и настороженно вгляделась в переплетение ветвей акаций – чёрно-зелёная крона, где гулял ветер, ответила ей лишь слабыми шорохами. Однако в следующее мгновение из глубины сада донёсся чей-то приглушённый смех; кусты зашелестели листвой. И вот уже рабы под предводительством привратника бросились на поиски незваных гостей, тайком пробравшихся на виллу.