Гордившаяся своим призванием Пинария вот уже десять лет исполняла обязанности верховной жрицы культа Весты и пользовалась не только безграничным доверием Великого понтифика, но и уважением народа. Юные весталки боялись её и вместе с тем благоговеяли перед нею. Невозможно было скрыть что-либо от её острого, горевшего каким-то внутренним огнём взгляда и совсем немыслимо было бросить даже самый незначительный упрёк в старое злое лицо.
Весталки – те, что уже служили, и те, которых только обучали, – стояли вдоль стены святилища и молча смотрели на Великую деву.
Пинария была очень высокого роста и из-за худобы казалась ещё выше. Вместе с тем она была так широка в кости, что её плечи производили бы впечатление силы, если бы не заметная сутулость и не два острых бугра лопаток, от которых поднималась на спине её широкая туника. Лицо старшей весталки казалось на первый взгляд некрасивым и даже отталкивающим, но стоило приглядеться к нему, и оно возбуждало любопытство. Это было худощавое лицо с морщинистым лбом, впалыми щеками и острыми скулами, с выражением горечи и злости в линиях тонкого носа, в сжатых губах и горящих глазах.
Какое-то время в храме царил ничем не нарушаемый покой; блики огня у алтаря богини плясали на лицах жриц и отражались в их глазах.
Наконец Пинария вскинула руку и, обращаясь к весталкам, молвила:
– О целомудренные девы, вознёсшие чистые сердца свои к богине! Сегодня у нас большой праздник, хотя для шестерых наших младших сестёр величайшее событие в их жизни ещё не наступило. Всего лишь год отделяет их от того дня, когда они начнут самостоятельно исполнять свою священную обязанность – им будет доверен огонь Весты.
На мгновение Великая дева умолкла, и в наступившей тишине было слышно взволнованное дыхание весталок.
– Вот он – неугасимый священный огонь, – снова заговорила Пинария, переводя взор на яркое пламя, – он – начало всего сущего. Ничто в природе не обладает большей способностью к движению, чем огонь. Частицы материи, если они лишены теплоты, лежат без движения и ждут силы огня, как бы своей души. Как только огонь коснётся их, они получают возможность жить. Как видите, не напрасно мудрый царь Нума сделал огонь предметом культа как символ вечной силы, управляющей вселенной.
Старшая весталка обратила взгляд на замерших в трепетном молчании жриц.
– Я призываю вас, сёстры, вникнуть в смысл моих слов. Только сумев постичь умом и сердцем великую тайну, каждая из вас ощутит истинное, ни с чем другим не сравнимое счастье. Счастье, которое заключено в безмерной преданности богине, вездесущей и всеведущей хранительнице очага Весте!
В словах Великой девы прозвучало такое искреннее убеждение, такое неподдельное ликование, что Альбии показалось, будто непременно должно что-то произойти, что наступает мгновение чуда. Она ждала, что счастье вот-вот придёт к ней и блаженным торжеством наполнит её жаждущее ищущее сердце. Она даже зажмурилась и на мгновение задержала дыхание. Когда же она снова открыла глаза, то увидела те же бледные лица своих подруг и тот же полыхающий огонь. И Альбия поверила, что священный огонь – такое же живое существо, наделённое сердцем и разумом, как она сама, как все те, что стояли сейчас вокруг него. Несомненно, он всё видит и всё понимает! И в этом ярком горении, в этой нескончаемой игре огненных языков и в их безумной пляске чудилась Альбии злая насмешка. Ошеломлённая этим открытием, Альбия сначала испугалась, а потом впала в глубокую задумчивость.
« Зачем я здесь? Для чего мне всё это? Годы служения в храме похожи один на другой, наступивший день в точности напоминает прошедший. Однообразие есть скука, скука есть медленное угасание, угасание есть смерть... Тогда для чего же всё это? В чём смысл? Никакого просвета, никакой цели... только он – этот огонь, несущий свет и вместе с тем пожирающий жизнь. Служительницы Весты десятилетиями бдят у её священного огня и медленно угасают, ничего не получив взамен, ни одной живительной искорки!» – размышляла Альбия, и лицо её становилось мрачнее.
Она взглянула на Пинарию и впервые увидела, как жалко её тело, похожее на высушенное солнцем дерево, какое бедное у неё лицо, помятое безжалостной рукой судьбы, и какой безысходной тоской полны её, кажущиеся на первый взгляд злыми, глаза. Сорок лет из прожитых сорока шести прожила она в стенах этого храма и каждый день подходила к священному огню. Но он не вдохнул в неё жизнь, а незаметно, по капле иссушил её. Она постигла великую тайну древнего учения, но была ли она счастлива?
Альбии приходилось встречать счастливых людей. Их лица словно светились изнутри, а глаза сияли каким-то особенным блеском; они смеялись, и их безмерная радость передавалась другим.