Не обращая внимания на тысячи устремлённых на него взглядов, Деций Блоссий продолжал всматриваться в толпу. Но вот лицо его просветлело, глаза озарились радостью – он увидел того, кого искал.
Расталкивая любопытных, к осуждённому пробирался какой-то мужчина, облачённый в белую тунику, поверх которой был накинут тёмный паллий*. Складки одежды не скрывали, но подчёркивали линии его сильного тренированного тела, точно отлитого из бронзы, ибо таким был цвет его кожи. Строго говоря, мужчину вряд ли можно было назвать красивым: у него были грубоватые черты лица и крутой волевой подбородок. Однако лицо это было открытое, мужественное и дышало здоровьем и страстью; смелым и дерзким был взгляд его чёрных глубоких, как бездна Тартара, глаз; копна тёмно-каштановых волос, волной поднимавшаяся над высоким загорелым лбом, украшала гордую крепко посаженную голову. Ничто в облике этого человека не выдавало его родства с осуждённым, и всё же они были родными братьями. Разительное отличие в их внешности объяснялось тем, что старший из братьев Блоссиев, Марк, унаследовал черты отца, в младшем же, Деции, природа с точностью копии повторила черты их матери.
Сказав что-то старшему офицеру стражи, Марк Блоссий приблизился к осуждённому и мгновение спустя заключил его в свои крепкие объятия. Затем, продолжая держать брата за плечи, он отстранил его от себя и посмотрел в его прекрасные синие глаза долгим ласковым взглядом.
Наступила тишина. И только когда на бледном лице Деция Блоссия появилась слабая улыбка, кто-то крикнул в толпе:
– Смерть Блоссию!
Кое-где в толпе подхватили этот крик, и голоса, сливаясь, превратились в рёв.
Марк взял брата за руку, будто собирался увести его с собой, но тут же разжал пальцы. Офицер конвоя встал между братьями, и один из них замер на месте, а другой продолжил свой печальный путь.
Вдруг все умолкли. Ярость толпы перешла в настороженность. Со стороны Форума двигалась какая-то процессия, которую возглавлял ликтор со всеми знаками отличия. Люди расступились, почтительно склонив головы и потупив взоры. За ликтором следовали молодые женщины в одинаковых белых туниках, с повязками на головах. То были жрицы Весты – римской богини священного домашнего и общегражданского очага.
По преданию, царь Нума Помпилий посвятил в весталки четырёх дев, впоследствии Сервий прибавил к ним ещё двух – так это число и осталось без изменений. Жрицами Весты становились девочки в возрасте от шести до десяти лет, без физических недостатков, принадлежавшие к аристократическим родам. Весталки давали обет целомудрия, которого должны были придерживаться в течение тридцати лет – таким был срок их пребывания на службе богине. В первые десять лет их учили тому, что они должны были делать; в другие десять лет они применяли к делу свои познания; в последние десять лет – сами учили других. После этого они могли избирать себе новый образ жизни, не имевший ничего общего с жизнью жрицы, и даже выходить замуж. Но если во время службы в храме жрица нарушала обет целомудрия, её живьём зарывали в землю. Чтобы весталки ведали храмовыми делами безотлучно, Нума назначил им жалование от казны и дал им общее уважение и неприкосновенность. А также наделил их большими преимуществами – они могли располагать своей собственностью, не прибегая к помощи попечителей, на суде могли давать показания без присяги, могли спасти осуждённых на казнь.
Когда обе процессии, двигавшиеся навстречу друг другу между рядами горожан, поравнялись, по толпе пробежал трепет. Все поняли, что сейчас должно произойти нечто важное.
Марк Блоссий устремил на весталок полный мольбы и надежды взгляд – настолько выразительный, что не нужны были ни слова, ни жесты. В глазах одной из них, хрупкой и такой светлой, словно она светилась изнутри, к великой радости Марка, читалось сострадание.
– Покайся, несчастный, и возрадуйся, ибо ты – прощён, – молвила жрица и ласково, почти по-матерински улыбнулась осуждённому.
– Богам было угодно сохранить тебе жизнь, – тихим голосом прибавила её подруга и также подняла на Деция глаза, красота которых не могла не восхитить его.
А Марк Блоссий уже был очарован юной девой. Мгновения хватило на то, чтобы он увидел и оценил её: и божественную линию плеч, и изящные очертания рук, и нежную, отливающую перламутром кожу, и полную очарования фигуру. У жрицы были серо-голубые глаза чудесного выражения, чёрные как смоль брови и ресницы, мягко очерченный подбородок и розовые, точно цвет шиповника, пухлые губы. Иссиня-чёрные волнистые волосы были высоко зачёсаны и перехвачены белой повязкой, только выбившаяся из причёски прядь лежала на точёной шее лёгким облачком. Длинная туника обрисовывала гибкий стан и округлость груди. На вид ей было не более двадцати лет.