Тиберию было под пятьдесят; дородный и крепкий, широкий в плечах и в груди, он производил впечатление сильного человека. В его волосах, на затылке длинных, закрывающих даже шею, лишь кое-где белели седые волоски; во взгляде больших глаз читалась суровость. Марку приходилось сражаться под командованием Тиберия, и он знал, что силой тот наделён немалой. Ему приходилось видеть, как Тиберий пальцем протыкал свежее яблоко, а щелчком мог даже поранить голову юноши. Ещё Марк помнил, что Тиберий был успешным полководцем, хотя не очень популярным среди солдат: порядок в своём войске он поддерживал с величайшей строгостью, восстановив старинные способы порицаний и наказаний.
– Слушай, что я скажу, и не трать времени на вопросы, – склонившись над отверстием Туллиана, обратился Тиберий к Марку. – Империю Августа по его завещанию унаследовал я, а сам он ныне упокоился в мавзолее между Фламиниевой дорогой и берегом Тибра. Но хотя я принял верховную власть, положение моё в государстве не прочно, и опасности угрожают мне со всех сторон. Иными словами, я держу волка за уши...* Дело в том, что здесь, в Риме, некоторые знатные люди во главе с Луцием Либоном тайно готовят переворот, а в войсках вспыхнули сразу два мятежа, в Иллирике и в Германии. Мне стало известно, что германские войска не желают признавать меня правителем и побуждают к захвату власти командующего ими Германика. У меня есть два решения. Первое: отказаться от власти и просить сенат назначить мне какую-нибудь область управления, куда и отправиться немедля, навсегда покинув Рим...
Марк был не согласен.
– Это решение гибельное! – сказал он, не дав Тиберию договорить. – Ты не успеешь доехать до Остии, как начнётся гражданская война. Ведь тот же Либон или кто-либо другой, рвущийся к власти, захочет провозгласить себя императором, и что ты будешь делать, если легионы станут на его сторону? Ты должен понимать, что тот, кто примет императорскую власть, постарается избавиться от всех, пусть даже непрямых потомков Августа. И первым в этом списке будет твоё имя.
– Разумеется, я думал об этом. Тогда-то и пришло мне в голову другое решение. Я останусь в Риме на правах императора, если Германик не будет притязать на верховную власть.
Тиберий помедлил и затем, приблизясь к Марку насколько это было возможно, продолжил приглушённым голосом:
– Именно в Германике я вижу наибольшую опасность. Его любит народ, он пользуется беспредельным уважением среди солдат. Стоит ли говорить о том, что, вздумай он повести свои легионы на Рим, за ним пойдёт вся армия? У меня очень мало времени, Блоссий, и мне нужна твоя помощь...
Марк с удивлением взглянул на него.
– Чем же я могу тебе помочь?
– Когда-то ты был мне славным товарищем, но с Германиком тебя связывала настоящая дружба. Я знаю, что он по-прежнему питает к тебе глубокую привязанность, а это значит, что твои слова способны повлиять на его решения. Ты должен убедить его отказаться от притязаний на власть, я же, в свою очередь, выполню любую твою просьбу, любое твоё желание. Клянусь величием Юпитера, что, став единственным полновластным правителем Рима, я отменю все предыдущие решения суда и верну тебе честное имя. Знай, Блоссий, в тот самый миг, как ты протянешь мне руку, эта смрадная яма под названием Туллиан для тебя навсегда останется в прошлом.
Тиберий умолк, выжидая, а Марк стал размышлять над своим положением. С Германиком его связывала крепкая мужская дружба, и, если бы обстоятельства сложились иначе, Марк отправился бы вслед за другом в Германию. Усыновлённый Тиберием, своим дядей по отцу, Германик уже при Августе сумел снискать расположение и любовь народа. Говорили даже, будто Август долго колебался, не назначить ли его своим наследником. Роль посланца Тиберия, всегда завидовавшего пасынку, была противна Марку. Вместе с тем, как человек проницательный, он понимал, что сейчас гибель ему не грозит. Тиберий нуждался в нём, своими обещаниями и клятвами о прощении он отчасти связал себя с Марком. Теперь ему придётся искать способ оправдать своего трибуна перед солдатами, а пока он найдёт, может пройти немало времени. «Вначале он заставит судей изменить показания свидетелей и сам обвинительный акт, – говорил себе Марк. – Потом им придётся отменить приговор. Всё будет поставлено с ног на голову, но римлянам к такому не привыкать. Разве не случалось такого, что чёрное становилось белым, а белое – чёрным? Мне вернут моё доброе имя и моё прежнее положение в обществе, а если так, то стоит принять условия Тиберия. А главное, если Альбия ещё жива, я смогу спасти её...»