Марку не оставалось ничего другого, как открыть другу всю правду – без утайки, без страха быть им осуждённым или навлечь на себя его гнев.
Германик всё время ходил по палатке большими шагами, не перебивал его, не задавал вопросов; и вдруг остановился прямо перед Марком.
– Как такое могло случиться?! – гневно воскликнул он. – Как случилось, что жрица Весты покинула храм и стала твоей женой? Ты преступник, Марк, – перед богами, перед традициями наших предков и перед законами отечества! Как добропорядочный гражданин Рима, я должен бы выдать тебя правосудию...
Марк хотел что-то сказать, но промолчал. Когда же консул снова принялся ходить по палатке большими беспокойными шагами, он подумал, что тот, борется с охватившими его честное сердце противоречивыми чувствами. С одной стороны, к нему взывала гражданская совесть, с другой – верность другу.
Наконец Германик произнёс слова, которые вернули Марку надежду:
– Вот моя рука. Пока я жив, никто ни тебе, ни твоей возлюбленной не сделает зла. Вы можете покинуть мой лагерь, когда вам будет угодно, а я прослежу, чтобы люди Тиберия не узнали, куда вы направились. Зная его переменчивый нрав, я дам напоследок совет: уезжайте как можно дальше, пусть хоть на край света, туда, где вы будете в безопасности...
Они обменялись крепким рукопожатием и долгими взглядами. Всё было сказано.
Марк и Альбия снова отправились в путь незадолго до рассвета.
– Благодаря благородству Германика мы сможем спокойно продолжить наше путешествие, а благодаря его щедрости у нас есть достаточное количество еды и воды, чтобы добраться до побережья, – сказал Марк, помогая Альбии взобраться на лошадь.
– Так ты уже знаешь, куда мы поедем?
– Нам предстоит переплыть два моря и проехать не одну страну.
– И где же мы обретём наш дом? – снова спросила Альбия, у которой предстоящее путешествие вызывало одновременно и страх, и радостное возбуждение, и жгучее смятение.
– Возможно, в далёком городе Томы, в провинции Понт. Это дикий, но мирный уголок Римской империи, хотя самих римлян там почти нет. Там ты будешь только моей женой, моей Альбией, и тебя больше никто не назовёт Аматой – служительницей Весты, – ответил Марк со своей прежней, загадочной и пленительной, улыбкой.
– Если, как ты сказал, там нет римлян, у кого же мы сможем найти приют? Ведь в первые дни нам нужно будет осмотреться, чтобы понять, с чего начать нашу новую жизнь, – справедливо заметила Альбия с серьёзным лицом.
Марк, восхищённый её решимостью принять будущее, какие бы новые испытания оно им не сулило, обнял Альбию, нежно привлёк её к себе на грудь и сказал:
– Там живут римские поселенцы, ссыльные. И я думаю, один из них с радостью предоставит нам свой кров. Впрочем, тебе знакомо его имя: Овидий Назон...
Эпилог
Прошло пятнадцать лет после бегства Марка Блоссия и Альбии из Рима. За это время многое изменилось как в судьбах тех, кто был причастен к необычной истории влюблённых, так и в судьбе Римского государства.
В завещании Август принял Ливию в род Юлиев и даровал ей титул Августы – «божественной»: с той поры и до самой смерти государыни Тиберий держался в тени её могущества. Что, впрочем, нисколько не отразилось на его восхождении к вершинам власти. Сразу после того, как он был провозглашён императором, в среде его близких началась череда загадочных смертей. Первой жертвой придворных интриг стал Агриппа Постум, внук Августа от Юлии Старшей, которая умерла в ссылке в том же году. Девять лет спустя в Риме скоропостижно скончался Друз Младший, к которому Тиберий никогда не испытывал отеческой любви и смерть которого не вызвала в нём скорби. Умерла в изгнании, так и не дождавшись помилования, осуждённая своим дедом Юлилла. А девятью годами раньше, победив царя Армении, в Антиохии, сирийской столице, скончался славный Германик.
Его внезапную смерть (как подозревали, от яда) приписывали коварству Тиберия и не только. По Риму ходили упорные слухи о том, что это подлое преступление свершилось не без участия Ливии. В отравлении Германика обвинили наместника Сирии Гнея Пизона, не скрывавшего своей вражды к любимому народом консулу, и его жену Планцину. Пизона судили, но он покончил с собой, а его жена была помилована благодаря заступничеству Ливии. Однако ненависть римлян к ней была так сильна, что ей тоже пришлось свести счёты с жизнью сразу после смерти Ливии.