541
сужу, не сужу, живи как хочешь.
— Мам! А ты говорила, что меня в капусте нашла, — сказала Онечка.
— Ну, это одно и то же..
— Нет.. Ты сказала родила. Чо ты обманывала?
— Да, дочка, родила.
— Значит, я в тебе была-а.
— Была.. — я уже начала краснеть. Вот еще ненужный диалог.
— Я в твоем животике сидела?
— Пойдем, Онечка. Скажи дедушке «до свиданья».
— Не хочу!
— Оня?!
— Ай-яй-яй-яй, — сокрушался дядя. Но в глазах понимание: невоспитанная ты, такая же, как.. — Лидочка.. мм.. Э-э.. Может быть, малинки? Да вот.. немытая. Как бы чего..
— Дядя! Что вы? Конечно, нельзя немытую.. До свиданья, дядя. Оня? Помаши дяде ручкой.
— Не хочу..
Ушли. Под улыбки торговок, под ухмылки, сочувственные, дурацкие, ехидные — всякие. Кривя душой, бранила дочь: как можно уходить, не сказав «до свиданья». Но дочь удивила еще раз.
— До свиданья ведь еще значит при-де-ешь?
— Да.
— А я не хочу к нему!
— Потому ты и сказала так?
— Потому.. А я там тихо сидела?
— Где?
— А в твоем животике.
— Оня!! Про такое не спрашивают. (Эх, воспитатель.)
— Почему? А зачем ты сказала — нашла в капусте!
— Так говорят маленьким..
542
— Зачем говорят?
Объясняться с ней было сложнее, чем с моим молчаливым сыном. Он никогда не задал бы таких вопросов. А Оня была разговорчива, она размышляла вслух:
— В капусте, детей не бывает. В капусте только червяки.. Страшные..
их боюсь.. Я смотрела. Помнишь, уронила со стола вилок? И он треснул.. А червяк выпал. Я испугалась, а ты меня наругала. А Петя сегодня придет?
Помнила, как сын, едва переступив порог, обрадовался девчушке. Когда же узнал, что я ее удочерила, только что не плясал. Возился с ней, бегал, катал на спине, кормил, приносил конфеты, игрушки. Не предполагала такого от сурового сына, боялась: как воспримет мой поступок? А девочка ждала Петю, как меня, и больше, чем меня. Завидев в окно черную, а потом и серую курсантскую шинель, с визгом кидалась к двери: «Пе-тя-я! Иде-е-е-т! Идет, идет, идет!» — приплясывала, припрыгивала, колотилась в дверь. И уже вперед меня висела у него на шее. А я готова была плакать от счастья, видя их родственную, не оставляющую никаких сомнений совместимость. У сына было безошибочное чутье к людям, и он не раз демонстрировал его. Новую мою работу, дом ребенка, не любил, как не любил даже эту окраину, с пропыленной летом, в вечной грязи осенью и весной, трактовой дорогой, тоскливую, торопливо застроенную и застраивавшуюся заводами, бетонными заборами, с остатками засыхающих сосен и отвалами от выработок кирпичного завода. Эти окраины русских городов! Городов на Урале, где промышленность всюду теснит и съедает словно саму городскую суть и никуда не денешься от ее засилия, от ее суровой необходимости. Я сама не любила этот край города, не лежала душа, вспоминала центр, главный проспект, но не ту свою «благоустроенную». Кто теперь мается в ней? С сыном виделись все-таки редко. На «отлично» закончил суворовское, той же осенью поступил в танково-артиллерийское училище и вроде бы, лишь повзрослев, переодел шинель. «Вечный военный!» — горько кивала, поправляя, оглаживая знакомо колючее сукно. Новая курсантская шинель
543
опять живо напоминала военные дни и годы. А сын гордился, был в шинель влит, подполковник Полещук все мерещился мне. И горевала душа, болела и саднила, когда сын, побыв у нас малое время, глянув на часы, уже торопился, кончилась увольнительная, и он опять принадлежал не мне, а службе, училищу, армии.
На следующий год меня письмом вызвали в военкомат, тот, прежний, в котором я теперь не состояла на учете. «Зачем?» — думала, шагая к остановке, оставив Онечку одну (наказала присмотреть, если задержусь, дежурной сестре). Она охотно оставалась одна. Была небоязлива. Лишь ждала меня всегда, сидя на окне, «живая кукла», лохматенькая и внимательная. Я очень торопилась и решила поехать на такси. Трамваем пока доберешься.. Было утро. Машин на стоянке несколько. Шофера судачили, собравшись кружком, и среди них я увидела своего прежнего мужа. Самохвалов курил и смотрел на меня с любопытством, словно узнал и в то же время сомневался. С тех пор, с момента моего ухода, мы не виделись, и это лишний раз подтверждало правильность моего поступка.
— Здравствуй, Лидия.. Уж не ехать ли собралась? — сказал он, убедившись, что это я. — Как здесь оказалась? Сколько не видались?
— Живу..
— Нну, занесло.. Подальше где не нашла? От меня, что ль, запряталась? Хм..
— Запряталась..
— Ехать?
— Надо.. В военкомат вызывают.
— Воевать опять?
— Опять.
— Садись. Отвезу.. — Он открыл дверку машины.
— Заплачу. Деньги есть.
— Эх, ка-кая! Все такая же.. Ребята, родственница.. Не в черед.. —
544
кивнул таксистам, обозревавшим нашу встречу.
— Костюня? Знакомь.. А коса-то!
— Ладно. Поехали! — нахмурилась я, садясь в «Волгу». Муж все-таки. Хоть и бывший.
— Как живешь? — задал дежурный вопрос, когда «Волга» вырулила со стоянки, понеслась по шоссе вдоль трамвайной линии.
— Живу. Работаю.
— Сын как?
— В танковое поступил.
— Мо-ло-дец! Сын у тебя толковый. И я считал. Он правильно..
— А я вот — нет.
— Да ты вечно.. Все вперед знаешь! Генералом будет. Точно.
— Ты словно бы и не служил! Генералом! До генерала до слез наслужишься..
— А я и верно в армии не бывал, — признал Самохвалов. — Под призыв шел — в аварию попал, а там — обошлось.
Он поглядывал на меня так, как смотрит человек, знающий какую-то важную новость, которой хочет поделиться и в то же время опасается, придется ли новость по душе тому, кому собрался ее сообщить.
— А ведь верно ты сказала тогда, — проговорил он, вытаскивая сигарету и было собираясь закурить, но тут же, вспомнив, как не люблю я табачный дым, сунул сигарету и пачку в карман.