Заклеив конверт, женщина медленно спустилась по лестнице к почтовому ящику. Ходить было ещё тяжело, но приятно вновь ощутить себя живой. Ящик висел у входа. Когда он проглотил конверт, Магда оглянулась: в больничном дворике был разбит небольшой сквер. Деревья сильно пострадали от боёв, как и весь город, впрочем, но всё равно: простреленные, расщеплённые, ополовиненные взрывами, они тянулись к Солнцу зелёной листвой. Война закончилась, а жизнь – продолжалась. Магда пошла по скверу, глядя по сторонам, и эти искалеченные стволы напоминали немке людей. Некоторые погибли, многие остались увечными инвалидами, а посекло осколками так вообще почти всех. Но несмотря на это, они продолжали жить. Жить и надеяться на хоть какое-то счастье.
Бредя с такими мыслями в конец двора, фрау Беккер оказалась возле кучи мусора. Здечь свалили битый кирпич и остатки цемента после ремонта, тут же валялись спиленные куски мёртвых деревьев и мусор, выкинутый из отделений после немцев: таблички, флаги. У подножия мусорной горы, засыпанный битым стеклом, лежал портрет Гитлера. Большой, торжественный, наверняка из кабинета главврача при германской власти.
Магда несколько секунд задумчиво смотрела на посредственного австрийского пейзажиста в коричневой рубашке. Потом с ненавистью плюнула, попав портрету на нарукавную свастику, развернулась и ушла обратно.
Эпилог. 1949 год
Постукивая по асфальту стеклопластиковым протезом на месте левой ноги, в здание женской консультации вошёл молодой, лет 25, парень. На его груди блестел орден «Отечественной Войны 1 степени», и три медали: «За отвагу», «За взятие Будапешта» и «За победу над Европой». За ним вошла такая же молодая женщина, его жена, державшая за руку мальчонку лет четырёх.
В просторном холле недавно сданного дома-стометровки (33 этажа, 11, 22 и 33 – технические, первые два – нежилые) было два окошка регистратуры. Между ними, занимая всю стену, от пола до потолка, висел огромный плакат. На нём молодой мужчина, в пиджаке с орденскими планками, и женщина, в платье из голубого ситца, держали за руки маленького мальчика. По бокам от родителей стояли чуть более взрослые их собственные дети, а за спиной мальчика находились полупрозрачные фигуры молодого парнишки в военной форме, измазанной в грязи и саже, и девушки в горящем сарафане. Парень и девушка держали руки на плечах мальчика, глядя на него с нежностью и изображены были в иконописном стиле, только без нимбов.
Венчала плакат надпись: «Дети однополчан. Пусть упавших будут дети».
Ветеран заглянул в окошко:
– Здравствуйте, мы хотели бы принять участие в программе…
– Фамилия? – спросила регистраторша.
– Зубко. Климент Тихонович, – ответил он, протягивая паспорта – свой и жены.
Женщина в окошке кивнула, внесла данные в ЭВМ, выдала талончик и вернула документы.
– 28 кабинет, налево по коридору
– Спасибо.
Отсидев короткую очередь, молодая семья вошла. Их встретил доктор в белом халате, и, пожав руку главе семьи, указал на стулья перед собой. Пока ребёнок забирался на колени к матери, его отец отдал талон врачу, и, мельком глянув на бейдж, сказал:
– Игорь Николаевич, в базе программы значится, что мой друг, Пермяков Красарм Валентинович, найден погибшим.
– Возможно. Личный номер знаете? Это упростит поиск, – док сел и подтянул к себе клавиатуру ЭВМ.
– Да-да, конечно. Вот, – он вынул из паспорта ещё одну бумажку.
Несколько щелчков клавишами, пара кликов мышью, и Игорь Николаевич зачитал:
– Пермяков Красарм Валентинович, 1924 года рождения, призван Ленинским райвоенкомата города Молотов в мае 1941. Пропал без вести в октябре того же года, во время боёв за город Кобрин. Тело обнаружено поисковым отрядом 0416 УВ по БССР в апреле 1943 года. Всё верно?
– Да, – ветеран кивнул. – Мой одноклассник. Призывались вместе, служили в одном взводе. Он с пулемётом остался прикрывать наш отход, но сам на сигнал «отходи» не среагировал. Увлёкся, наверное, хотел ленту дострелять. Ох и парень был!