Во-вторых, эта тема претерпела существенные изменения. Последние четверть века все чаще — по нарастающей — появлялись картины, в которых индейцы не только не «кровожадные дикари», но — люди благородные, честные, добрые, то есть такие, какими их полтора века назад узнал и представил миру Фенимор Купер. Мало того. Многие мастера американского кино открыто и прямо показывают преступления бледнолицых братьев против индейцев, развенчивают былых героев, хотя бы того же генерала Кастера. Вам нужны примеры? Пожалуйста: «Сломанная стрела», «Голубой солдат», «Маленький Большой человек»…
Первый. Суть отнюдь не в этих нескольких фильмах, ибо они теряются в море массовой продукции, как всегда спекулирующей темой, а не стремящейся к истине.
Второй. Я вынужден констатировать, что вы постепенно подменили предмет разговора. Мы начали с несогласия в оценках вестерна как явления искусства, а у вас все упорно сводится к историческим параллелям и социологическим выкладкам.
Первый. Но как же иначе? Они-то и помогают постичь подлинную цену фильмов, которые вы так ревностно защищаете.
Второй. Защищаю? Да они не нуждаются в этом! Я лишь проясняю свою точку зрения. Мы еще не доспорили с вами по нескольким важным пунктам. Прежде всего — по поводу героя в вестерне.
Первый. О чем же тут спорить? Вы знаете, конечно, что такое эскапистское искусство. Вы знаете также, что, несмотря на кажущуюся свою безобидность, безвредность, оно — одно из сильнодействующих средств идеологической обработки масс. Вестерн целиком подпадает под это определение. От сложностей, противоречий, драм современной жизни он уводит своего зрителя в выдуманное романтическое прошлое, он действует, как наркотическое средство, одурманивающее сознание. И герои в этом прошлом — выдуманные, мифические, как Шейн. Кто они такие, откуда приходят, куда уезжают? Ничего не известно, ничто не связывает их с подлинной исторической реальностью. Культ сильной личности, проповедь индивидуализма, кулак и пуля как единственный веский аргумент собственной правоты — такова философская рецептура вестерна и характеристик его героев.
Второй. Вы все время стремитесь перевести вестерн в разряд чисто исторических картин, а после этого уже, естественно, нетрудно предъявлять ему грозные обвинения. Между тем вестерн — национальный эпос Америки и судить о нем объективно можно лишь с этой точки зрения. Здесь свои законы. Есть история, требующая точности в описании людей и событий, и есть род искусства, в котором история — лишь первоначальный материал для создания на ее канве героико-роман-тических сказаний, былин, легенд. Я хочу привести коротенькую цитату: «Знакомясь с былинами, мы сразу же оказываемся в каком-то особом мире, не похожем ни на ту действительность, которая окружает нас, ни на ту историческую действительность, которая воссоздана наукой на основании различных исторических источников». Эта формулировка, принадлежащая известному советскому литературоведу Путилову и взятая из его предисловия к сборнику «Былины», может быть целиком отнесена и к вестерну. У вас, я полагаю, нет претензий к Илье Муромцу, Робин Гуду, Зигфриду или Тариэлю? Так почему вы с такой страстью набрасываетесь на того же Шейна? Ведь и он, подобно любому эпическому герою, защищает справедливость, борется со злом, им руководят не менее благородные мотивы, лишенные даже привкуса корысти. Культ силы? Но, по-моему, никто из названных героев не церемонился с врагами. Револьвер и кулак вместо убеждения? Но со злом, угрожающим многим жизням, не дискутируют, его стараются уничтожить. Кто — палицей, кто — мечом, кто — кольтом: все зависит от эпохи
Первый. Ваша концепция весьма и весьма уязвима. Если даже — условно — я соглашусь, что вестерну свойственны черты эпоса, то дальше начнутся сплошные недоумения и неувязки. Мы действительно — я все время об этом и толкую — оказываемся в каком-то особом мире. Только особенности у него довольно своеобразные, связанные скорее с принципами фордовского конвейера, чем с тем высоким художественным вдохновением, которое лежало в основе каждого национального эпоса — будь то фольклор или авторское произведение. Илья Муромец был один. Один был и Робин Гуд. А вот шейнов — великое множество, хотя им и дают в каждом фильме новые имена. Стандартизованные события, стандартизованный герой, который, всегда оставаясь индивидуалистом, не имеет индивидуальности. Эпос, изготовляемый подобно консервам, автомобилям или бутылочкам с кока-колой?