В больницу ребенка увезли прямо из школы. Он упал с дерева в тот злополучный день, на исходе которого родители шумно хоронили свой брак. Упал и ударился головой. Он пролежал в больнице с сотрясением мозга почти месяц.
Катя Густова утрясала свои личные дела. Муж ушел насовсем и подал на развод. Академик честно объяснил ей, что проблемы ему не нужны, и интимные отношения с ней прекратил. Катя плакала и скандалила, обвиняла и уговаривала. И кончила тем, что потребовала прибавки к зарплате на основании того, что она теперь одна с двумя детьми. Цацаниди справедливо заявил, что в рождении этих детей он участия не принимал, и по его потемневшим глазам под сдвинутыми седыми бровями Катя поняла, что еще слово — и ей придется писать заявление на увольнение по собственному желанию. Она была женщиной неглупой и поняла, что лучше поставить запятую, нежели точку. Извинившись, она стала работать, как прежде.
Прошел год. Сына иногда мучили головные боли, и однажды Катя решила по старой памяти попросить академика посмотреть мальчика, нет ли у него отдаленных последствий травмы. Она не очень надеялась, что Цацаниди будет консультировать ее сына лично. Но тот охотно согласился и осмотрел ребенка уже на следующий день.
После обследования Константин Аркадьевич пригласил Катю к себе в кабинет, велел подать кофе и взял бывшую пассию за руку.
На фоне плохо пролеченного сотрясения мозга у мальчика развилась злокачественная опухоль. И она прогрессировала. Стремительно, страшно. Академик долго утешал обезумевшую от ужаса мать. Он говорил, что далеко не все потеряно, что можно устроить консультации у других специалистов, если ему Катя не доверяет. Она доверяла Цацаниди как себе и была согласна на все.
Мальчика положили в клинику института и стали готовить к операции. Вскоре Цацаниди вновь пригласил Катю к себе в кабинет. Опухоль затронула очень серьезные участки мозга. Даже в случае удачной операции состояние ребенка будет непредсказуемо ухудшаться. Но новые методики лечения, разработанные академиком, позволяли полностью вылечить мальчика, сомнений в этом не было. Только вот беда, методики экспериментальные, незапатентованные, связанные с внедрением в мозг уникальных заместительных имплантантов. Поняв, что все это безумно дорого, Катя было отчаялась, но и тут академик ее успокоил. Он все — ну, свои же люди — сделает бесплатно. И даже будет наблюдать Катиного сына после операции. Но наблюдения будут использованы институтом как экспериментальный материал. Катя не была уверена, что поняла все, что ей говорили, но главное ясно — ее ребенок будет жив и здоров.
Операция прошла прекрасно, и выздоровление было быстрым. Катя регулярно водила сына в клинику на обследования, а экспериментальные тесты, которые Цацаниди проводил с ребенком, были удивительны и приводили маленького пациента в восторг. Катю немного тревожили его рассказы о других мирах и призрачных людях, но из благодарности она была готова согласиться с чем угодно.
За все в жизни надо платить. И судьба, очевидно, решила, оставив матери одного сына, отобрать другого.
Такое ужасное и бессмысленное убийство. Младший сын Кати Густовой возвращался из школы домой и не дошел до подъезда какие-то сто метров. В закутке у двери какого-то мусоропровода его задушили кулиской от капюшона куртки.
Оставшегося единственного сына несчастная мать берегла теперь пуще глаза. И Цацаниди уже верила не как себе, а как Богу. А потом случилось чудо, которое хоть немного, хоть чуть-чуть облегчило ей боль утраты.
Когда Илюша, захлебываясь от восторга, рассказал, что видел Алешу и говорил с ним на сеансах терапии в клинике, мать сначала решила, что сын сошел с ума. Но Цацаниди подтвердил, что это и есть часть удивительных и уникальных исследований. Катя была почти счастлива: ей казалось теперь, что ее Алешенька почти вернулся к ней.
Несколько лет работал Цацаниди с Илюшей и научил его вызывать на контакт не только Алешу, но и других людей, которых уже нет на этом свете.
Теперь академик умер. Работая до последнего дня, даже после инсульта, даже в инвалидной коляске, он ревностно оберегал свою еще не завершенную работу от посторонних, и в том числе, а может, и в особенности, от собственных коллег и учеников. Как? Да очень просто. Управляющая прибором программа была «зашита» в процессор. Процессор установлен в плату, а плата — в съемный блок. Короче, игла в яйце, яйцо в ларце… И вот этот «ларец» Цацаниди ежедневно увозил с собой. Когда он умер в своем загородном доме, игла, в лучших сказочных традициях, оказалась сломанной: плата сгорела в камине его спальни.