– Здравия желаю, Григорий Ильич! – голос был уверенный, твёрдый, звонкий. – Майор Малович на проводах!
– Вай! – откликнулся Данилкин, директор, попутно разгадывая надобность звонка из ОблУВД. – А уже и майор!? Поздравляю от сердца! Достоин! И когда звезду искупаем в коньячке?
– Да приедем с Тихоновым завтра к обеду, – Малович засмеялся. – Мы у вас тогда одного преступника-то всё же проквакали. Соскочил, гад. Вот мы его и возьмём.
– Это по какому делу? – напрягся Данилкин. Не понимал он, почему майор об этом докладывает. – По-тихому бы навалились и взяли злодея. Но какого? Вроде закрыли всё по Стаценко и Захаровой. Блатные наши чего-нито за моей спиной отчудили?
– Ой, Гриша, мутит меня от блатных. Не упоминай всуе, – Малович кашлянул значительно и металлическим голосом закончил фразу. – У нас с тобой телефон тихий. Не слушают его. ЗаС называется. Закрытая или засекреченная связь. Так что я тебе открыто скажу. Тебя, Григорий Ильич, брать будем.
– За что! – воскликнул Данилкин, чувствуя прохладу на спине под рубашкой. В самой ложбинке. – Ты ж сам сказал, что приписки тебя не интересуют. Ты не ОБХСС. За что меня брать кроме них?
– У Костомарова суд девятого.
– Да ты что? Уже?– Григорий Ильич ещё надеялся, что Малович от Костомарова ничего против него, Данилкина, не поимел. – И что ему светит?
– Исключительная мера светит, – почему-то всё ещё смеялся Малович. Привыкшие они, мусора, к чужим смертям. Как паталогоанатомы к покойникам. Те тоже в морге анекдоты травят. – Так он на суд без тебя не хочет идти.
– А чего это он? Я ему не адвокат, не прокурор.
– Он за паровоза идет, а вагоном тебя прицепляет и супругу твою, – ржал Малович заливисто и громко. – Написал заяву, что шлёпнуть агронома вы ему велели. Вот она, у меня. К делу не пришил. В портфеле на суд отнесу. Вместе с тобой и передадим прокурору.
Данилкин замолчал и холодный пот потёк прямо с шеи по груди вниз. И лоб взмок. Молчал он полминуты и не знал, что Малович в это время зажал рот рукой и трубку к кителю прижал. Смех прямо-так и раздирал его, как на добротной кинокомедии.
– Это самое, ну…– промямлил Григорий Ильич. – Соню-то не трожьте. Она больная психически. Справка же есть с обследования в облдиспансере. Этих больных не судят же!
– Ладно. Хрен с ней. Психбольную туда и отвезём, – строго сказал Малович. – Давай я и тебе такую же справку организую. Вместе будете аминазин есть.
Хотя организаторам убийства такой же вышак положен как и исполнителю.
– Мы не при чём, товарищ майор, – тихо и испуганно прошептал в трубку Данилкин. – Приписывал тонны – да. Сажайте. Но пойти на убийство двойное мы человеку как могли приказать? Фактов-то нет. А Костомаров клеветать на суде будет. Он такой, сука! Он жену убил и с ума сошел. Его не проверяли в диспансере? Он же псих! Пришел ко мне перед вашим приездом пьяный в дымину и прямо так и сказал, что скажет на следствии, будто мы его заставили и Петьку убить, и Нинку Захарову. Дайте мне с ним свидание до суда. Сделайте очную ставку. Увидите сами, что он клеветать будет. Доказательств-то у него нет! Товарищ майор Малович, нет у него доказательств, клянусь!
– Доказательства-то у него есть. Чистосердечное признание о сложившихся обстоятельствах под давлением директора и его супруги, – Малович замолчал. Жуткая была пауза. Данилкин почувствовал прилив крови в голову. Давление подскочило. И пульс вены рвал скоростью и силой. Данилкин инстинктивно перебирал в голове возможно пропущенные им собственные промашки, но не находил. И от этого разговор Маловича становился жутким как кошмарный сон с глубокого похмелья.
– Всё. Хана, – мелькнула до того тоскливая мысль, что Данилкин стал громко икать в трубку. Он встал, поднял голову, но ни давление, ни икота не пропали.
– Ты воды выпей, Гриша, – посоветовал со смехом Малович.– Вода-то есть в кабинете или только коньячок?
– Нет, нет. Доказательств не имеет Костомаров. Нет!– вскрикнул вдруг Данилкин. – Он врёт. Он меня ненавидит. И Соню мою. За то, что мы одни знали, что это они с Нинкой приписки делали и мне фальшивки на подпись кидали. Знали же, сволочи, что я ни бум-бум в сельском хозяйстве. Что меня на пересадку директором посадили перед переводом заворготделом обкома.