Ольга отошла в сторонку, достала платочек из кармана и, уже не стесняясь, зарыдала от души и безудержно, постоянно вытирая глаза и щёки.
– Знаешь, где он сейчас? – подошла к ней Софья Максимовна.
– Откуда? – не переставала тереть платком глаза Оленька Николаева.
Данилкина подумала немного и попросила её постоять, подождать. Зашла в контору, в кабинет мужа, взяла рацию и нажала на кнопку вызова.
– Самохин! Самохин! Отзовись, это Данилкина.
– Самохин на частоте! – отозвался Вова, агроном, хрипло.
– Николаев Олег где сейчас?
– Косит на третьей клетке, – Агроном подумал секунд пять. – Да это ж прямо рядом с совхозом. Они все обкашивают на свал по краям поля.
– Рядом с совхозом – это где будет поточнее?
– Ну, если по улице Островского к полю идти, то прямо на него и наткнётесь. А на кой он Вам, тёть Сонь? – Самохин тактично покашлял. – Я могу его сам вызвать. Куда его направить?
– Нет, Вовочка, нет, голубок, пусть косит. Не отвлекай. Спасибо, миленький!
Данилкина вышла из конторы. Ольга сама подошла к крыльцу и ждала. Уже не плакала.
– Ты возьми молока бидончик у меня дома в холодильнике, – сказала тётя Соня. – Молочко из деревни Викторовки. От бабушки Пашутиной. Сегодняшней дойки. Внук бабули по утрам Грише привозит. Он у меня любитель молочка. Да и я не отстаю.
– И? – удивилась Оля.
– И иди вниз по улице Островского до поля. Там Олег на свал косит по кромке поля. – Данилкина повернула её лицом к своему дому и подтолкнула. – Пусть он молочко пьёт. А пока будет пить, скажи, что любишь его, жить без него не можешь и хочешь ребёнка. Девочку. А я в это время помолюсь за вас.
– Так у нас же есть ребёнок. Сын Сашка, – оглянулась на ходу Николаева.
– Глупенькая ты дурочка! – махнула руками тётя Соня. – Иди и делай, как я сказала.
Николаев заметил жену издали, развернул комбайн и подъехал туда, куда она щла. Остановился. Спрыгнул. Слева от комбайна торчала стерня и валки пшеницы. Ровные. Золотистые. Справа продолжали расти нетронутые ещё высокие, по пояс, колосья. Там он ещё не косил. Олежка подошел к краю поля и сел на траву. Ждал.
– Привет, Олежек, – тихо сказала Оля. – Молоко вот. Деревенское. Сегодняшнее.
– Привет, – Олег Николаев поднялся, взял бидон и задумчиво стал пить крупными глотками. Выпил почему-то сразу почти литр.
– А чего случилось? – он утер рот рукавом сатиновой полосатой рубахи.
– Ничего, слава богу, плохого, – Ольга поставила посудину на траву. – Пойдем поговорим?
– Ну, тут и говори, – не понял Николаев Олежка. – На фига ходить куда-то?
– Мне на ходу легче высказаться будет, – Ольга взяла его за руку и повела за собой.
Шли они медленно, рассекая коленями густые заросли пшеничных колосьев. И если бы кто видел со стороны, то видно было, что говорит она одна. А Олежка молча смотрит то на неё, то вниз, на землю, мимо хлебного золота. И если бы наблюдал за ними кто, то увидел бы он такую картину:
От кромки травяной в пшеничные заросли унесло их незаметно далеко за километр. Они остановились, смотрели в глаза друг другу и говорили неслышное совсем. Говорили и говорили. Потом обнялись и так долго стояли, слившись в одну неразделимую фигуру. Дул легкий ветерок, солнце пыталось поскорее доползти до зенита, а суслики и полёвки бегали хаотично, нарушая естественное волнение высоких спелых колосьев, которые не могли сопротивляться движению маленьких животных и клонились временами не в ту сторону, куда их направлял ветер.
И, наконец, слившиеся в единую форму тела, тронутые и размытые лёгким маревом от испаряющейся с поля влаги, исчезли. Если бы кто-то глядел всё же со стороны, то он мог догадаться, что эта слившаяся из двух тел фигура осторожно, но страстно упала, подминая собой мягкие стебли, что утонула она в море хлебном, пшеничном. Надолго.
Но никого вокруг не было. Только, может, птицы, порхающие над колосьями, могли подглядывать за тем, что происходило внизу, под стеблями. Но и птицам некогда было разглядывать подробности. Они были очень заняты, птицы. Столько над пшеницей летало мушек, мотыльков мелких и вкусных стрекоз, что к соединившимся в единое целое мужчине и женщине им совершенно не было ни малейшего интереса.
***
Пятого сентября Данилкин прибежал в кабинет в семь утра. Почему – он даже понять не успел. Ноги сами принесли, не подключая к своим быстрым движением голову директорскую. Сел за стол, автоматически набрал номер обкомовского заведующего отделом сельского хозяйства на отдельном красивом телефоне с гербом СССР под диском. Самое смешное, что заведующий, Морозцев Николай Сергеевич, снял трубку. Удивились, похоже, оба. Потому, что секунд пять никто не сказал ни слова.