– Колуна-то зацепите, не забудьте, – махнул рукой Чалый Серёга в сторону пребывающего в глубочайшем нокауте пахана.
Его взяли под плечи два здоровых мужика и вся делегация, перешучиваясь, пошла к себе на выселки.
– Ну, мы тоже двинули, – Валечка поправил рубаху и отряхнул зачем-то брюки.
– Спасибо, ребятки, – Данилкин попрощался с каждым за руку. – Друзья вы мои верные.
– Никого не бойся, Гриша, – Чалый приобнял его. – Мы рядом всегда. А насчет курсов… Ты не забудь. Сделай как обещал. Люди тебе поверили. А мы преподавать будем с удовольствием.
На том и расстались. Мужики по своим делам разбежались. А Данилкин, директор, обнял Соню свою, которая в коридоре ждала, и пошел дальше отдыхать. Надо было силёнок набраться. Банька завтрашняя с Маловичем и Тихоновым – это целое испытание. Следователи – ребята стальные, ничем не сгибаемые. А потому следующий вечер будет жарким, пьяным, весёлым и бесконечно длинным и приятным. В чем в чём, а в этом Григорий Ильич был уверен так же, как в том, что его собственная фамилия Данилкин.
***
Утром, которое уже с рассвета знало, что тёплый и солнечный выползает вслед за медленным осенним солнцем день, пошел директор Данилкин в контору. Желтело всё вокруг. Но все, кто в поле работал, да и директор тоже, желтизны листьев и трав не видел. Точнее, не останавливал на ней взгляда. Нивы хлебные, спелые. Перед покосом имели все оттенки желтого. От охры светлой и янтаря до отблеска золота червонного. И зёрна светились изнутри, будто проглотили на прощанье по частичке солнечного лучика. Только остановившись перед конторским крыльцом, обернулся Данилкин, чтобы напоследок чистоты и свежести утренней прихватить в лёгкие побольше, прозапас, разглядел он в палисаднике учреждения руководящего ослепительно белые, испещрённые черными полосками стволики молодых берёз, а на ветках – листья почти лимонные. Дальше осина росла и уже показывала всему народу местному пёструю красоту своих листочков. Лиловых, бурых, бордовых и похожих на осыпанные глинистой пылью дорожной, почти коричневой. Только сосенки неровные спрятали в иглах своих летнюю зелень. Да так схоронили её глубоко в себе, что и зима эту яркую зелень не достанет из иголок. И ещё цветы, рассаженные под штакетником палисадника уборщицей Алевтиной Ипатовой, чей муж людей лечил в больнице совхозной, почти не пожухли. Только стебли украли у соломы её оттенок. А сами циннии, космеи, бархатцы и сухоцвет бессмертник ещё резвились вовсю, добавляя к яркому утру дополнительные цвета разные и броские, да тепло не остывшей за тёплую ночь земли.
Вдохнул Данилкин, директор побольше утреннего аромата и пошел в кабинет. Еркен, счетовод-экономист, давно, видно, занимался игрой с цифрами за своим столом, где когда-то черкал бумаги Серёга Костомаров, покойник. Сел Данилкин на стул свой красивый, полированный под морёный дуб с кожаными вставками, и оглядел рабочее место. Стол, стало быть. И лежали на нём две сиротливые бумажки фирменные. С гербами СССР и КазССР посередине, ниже которых красивым тёмно-синим типографским шрифтом обозначались и название совхоза, и адрес его, да телефоны руководства.
– А чего две бумаги всего, Еркен? – Данилкин достал свою красивую авторучку. – Твоя где сводка по уборочной со всеми номерами квитанций с нашего склада и элеватора? Агрономовская где сводка? Там описано всё. Какая урожайность на каких клетках. Сколько чего по ходу вносили в землю, какая самая высокая цифра урожайности, низкая и средняя. И итоговый результат в пудах, центнерах и тоннах. Где это?
– Так я слышал, что вы промежуточные документы не подписываете. Только два окончательных. Где по десять строчек всего. – Еркен поднялся, подошел и подал Данилкину две справки, каждая по три листа. Из справок торчали блестящие концы скрепок. На одной стояла подпись Самохина. На другой – экономиста Жуматаева.
– То раньше было, – хмыкнул директор. – А теперь пусть и в обкоме, и в управлении наизусть учат, как делается большой урожай.
– Раньше вы их туда не давали. Они привыкли. А тут вдруг – нате вам! Спросят, чего это Вы, Данилкин? Что с Вами случилось? И заподозрят, что в прошлые года вы весь расклад не показывали, потому как плохой был расклад. Получается, расклад плохой, а конечный рапорт личный – замечательный. Так же было всегда? А? – Еркен наклонился над столом и в глаза директору сомневающимся взглядом глянул.
– Еркен, у нас сейчас реально прекрасный урожай? Реально, – Данилкин засмеялся. – Пусть считают, что я сдурел. Или у меня агроном с экономистом такие требовательные к делу, что настояли на своём: давать отчет в подробностях. Вы же новые оба. А прежние ничего не требовали. Им по фигу всё.