Потом, не оставляя своим стокилограммовым весом вмятин на снегу, в который ещё вчера с утра по колено проваливался, пошел в контору к Данилкину. Совет держать и новости получить. В кабинете уже сидели краснощёкие совхозные начальники рангом пониже директорского. Данилкин всё долбал телефонистку, мучительно пробивающуюся на городскую АТС.
– Оборвалась связь, – сказал он Чалому вместо «Привет, Серёга!». – До этого говорил с управлением нашим. Сказали, что за сорок будет морозить уже полмесяца, а не десять дней. Ты с Ипатовым когда в город едешь? Там Кирюха Мостовой машину вам подготовил. Бензин А-93 налил, масло новое, антифриз спиртом разбавил и прогрел.
– Да я видел её возле конторы, – Чалый поручкался с каждым. – Ипатов придет и поедем.
– Короче, Чалый, попали мы на испытание, – Данилкин поднялся над столом. – Пока дают прогноз на пятнадцать дней. От сорока трёх до сорока восьми. Будет так – не будет – точно никто не знает. Но подготовиться надо.
Чалый Серёга помолчал, подумал.
– Вы бы, Григорий Ильич, через обком пробили бы на совхоз ящиков двести тушенки с военных складов. Там её лет на сто вперёд накоплено. А у меня есть предчувствие одно нехорошее. Позвоните, упросите. Вы ж умеете.
– Ладно, езжай. Вон Ипатов к конторе шкандыбает как снеговик.
– Поехал, – Чалый помахал всем. – Вернусь договорим. Честно – очень нехорошее у меня предчувствие.
Через полчаса он уже гнал по трассе, посиневшей от мороза. Но не скользкой, а, наоборот, цепкой как бумага наждачная. Машин почти до самого Кустаная не попалось ни одной. Только возле города стояли милицейские патрули. «ГаЗики» шестьдесят девятые. И две «скорых помощи» летели по мосту из города в пригород, в Затобольск.
Над Кустанаем серыми мохнатыми высокими валиками торчали дымы из домашних труб. Они вертикально вздымались к небу голубому и мёрзлому, упирались в него и размазывались серой пыльцой по дну небесному. Непривычное и пугающее было это зрелище.
– Да… – сказал Ипатов, думая о своей больнице. – Будет мне работёнки по самое не хочу!
– Пусть лучше у тебя будет, – Чалый посмотрел на врача невесело. – Хуже, если у наших кладбищенских спецов её прибавится.
Замолчали. Так и доехали до центральной аптеки. Всё купили. Чалый сбегал напротив в универмаг и батареек директору взял.
– Во, мля! – сказал он с улыбкой уже в кабине. – Спидола музыку хорошую ловит. Под неё и помереть приятно. Хотя будем стараться выжить.
– Будем стараться… – повторил эхом Ипатов.
И, к несчастью, оба они ни капли не преувеличивали.
***
На восьмой день сил у мороза не убавилось ни на градус. Во всех домах входные двери жители обили со всех сторон полосками кошмы. Она ложились на косяки и холоду щель перекрывала. Кошму Олежка Николаев выпросил у главного агронома из «Альбатроса» Алипова. Ехали они на целину вместе из Ярославля. Росли в одном дворе, дружили. Потом Алипов поступил в институт сельского хозяйства и стал агрономом. Только начал работать в совхозе пригородном, а тут – раздача комсомольских путевок на целину. Ну, он и дружбана своего, Олежку, подтянул. Николаев после школы шоферские курсы окончил и рулил по городу на хлебовозке от пекарни до магазинов. Олежка сразу согласился. Но когда приехали в Кустанай, их разделили. Алипов попал к Дутову в «Альбатрос», а Олежка – в корчагинский.
Ездил он к другу часто, потому, что скучно было в семье и душно. Семью слепили они с Ольгой без ухаживаний и романтических заклинаний. Скорее на спор.
– Хочешь – поженимся? – сказал ей мимоходом Николаев на какой-то пьяной гулянке.
– А спорим, что она за тебя не пойдет? – подначил сидевший рядом Толян Кравчук. – А за меня – хоть сегодня. Спорим?
– Ну, ты наглый! – засмеялась употребившая полтора стакана самогона Оля Воропаева – И самовлюблённый. Думаешь, красивый, бойкий, значит всем бабам подарок драгоценный? Ты бабник. А Олежка порядочный. Вот за него и пойду. Эй, народ! Слышите? Я за Николаева замуж выхожу. Поздравляйте!
И сдержала слово. Через пару дней поехали в ЗАГС и расписались сразу, без месячной передержки.
Но не любили они с Олей друг друга. Лет через пять после женитьбы перебрал Олежка в деталях семейную житуху свою и понял наконец, что Ольга просто спряталась за его спину в свои восемнадцать лет, да и всё. Какой-то чёрт вытолкал её, желторотую, из Мурманска. Всучил ей комсомольскую путёвку и выпнул целину осваивать. А мужик Олежка был умелый, честный и надёжный, да и повзрослее. Тридцатник ему стукнул за месяц до свадьбы. И вот он как-то от делать нечего за вечер прокрутил в памяти совместную жизнь и увидел в ней кучу событий, на которые тогда, пришибленный страстью к молодой красивой жене, просто не обращал внимания. А теперь дошло до него, что погуливала Ольга постоянно, причем частенько. И особо не маскировала измены свои Олежке с несколькими совхозными парнями. К счастью, они не входят в число действующих лиц этой повести. Поэтому не будем о них. В общем, стал Николаев Олег устойчиво остывать к жене. Сначала страсть, проскочившая ему в душу как молния, испарилась. А очень скоро и желание жить с ней в трубу вылетело. Жил по инерции. Из-за сына. Ему уже почти десять лет исполнилось. В него надо было натолкать как можно больше мужского, чтобы не пугался своей судьбы и знал, как управляться с единственным серьёзным испытанием – собственной жизнью.