Аббатство выдержало все превратности судьбы, но к началу викторианской эпохи состояние здания никого не интересовало. Тем не менее, необходимость ремонта становилась все более и более очевидной, и настоятель предложил сэру Кристоферу Рену провести осмотр аббатства. Рен со своим преемником Уильямом Дикинсоном осуществил первую серьезную реставрацию внешних конструкций. Это спасло церковь от обрушения, но помещения (или, по крайней мере, их восточная часть) были фактически заброшены и обречены на медленное растаскивание и разрушение. Странно, что реликвии, хранящие историю королевской семьи и всего государства, пребывали в таком небрежении. Школьники дрались в боковом нефе челюстью Ричарда II, пока один из них не украл ее. Однако поразительнее всего сложилась судьба супруги Генриха V, Екатерины Валуа. Ее похоронили в капелле Генриха VII (при этом для нее не нашлось места рядом с мужем), эксгумировали во время реставрации капеллы, но повторное захоронение так и не состоялось. За известную плату ее тело показывали любопытным, а Сэмюел Пипс, считавший аббатство подходящим местом для свиданий, отважился на более экстравагантное развлечение: «…и здесь мы, по особому разрешению, смогли увидеть королеву Екатерину Валуа, и я взял ее бренное тело в руки. Я поцеловал ее в губы, понимая, что поцеловал королеву, и день, когда я сделал это, был моим тридцать шестым днем рождения». Школьники XVIII века вырезали свои имена на могилах и на Коронационном троне, шокируя других посетителей. Мальчик, написавший, что проспал на троне всю ночь, занимал его, получается, дольше, чем любой король. Вашингтон Ирвинг был возмущен «шокирующим легкомыслием отдельных натур» и видом «подвергнутых надругательствам и оскорблениям» королевских памятников. В то же время в глубине души он чувствовал некое удовлетворение: это надругательство, как и сонет «Озимандия» Шелли, напоминала писателю о бренности людской славы. Несколько более ироничен был Готорн, заявивший, что его соотечественники сумели бы лучше распорядиться троном, «старательно покрыв его инициалами, вырезанными перочинными ножами, как принято у янки; будь судьба трона в наших руках, этой идеей не стоило бы пренебрегать».
Возникает вопрос: можно ли списать такое безразличие к памятникам древности на меняющиеся вкусы? Не стало ли причиной этого безразличия презрение к средневековому искусству? Не все так просто.
Безусловно, Джон Ивлин, один из главных авторитетов в области архитектуры своего времени, не кривил душой. Объяснив, что готическая архитектура была заимствована у варваров — готов и вандалов Севера и арабских племен Юга, — Ивлин заявил, что его точку зрения поддержит «любой здравомыслящий человек, имеющий хоть малейшее представление о порядке и величественности». Никто, подходящий под это определение, не стал бы спорить с мэтром:
Если бы он взглянул на капеллу Генриха VII в Вестминстере, то обратил бы свое внимание на ее острые углы, узкие проемы, убогие статуи, порванное и измятое каменное кружево, а затем увидел бы Банкетинг-хаус, построенный Иниго Джонсом в подражание античной архитектуре, или последнее творение инспектора Его Величества сэра Кристофера Рена. Только представьте, насколько величественными предстанут перед зрителем безупречные купола, портики, колоннады и другие элементы здания (к сожалению, некоторые еще не закончены).
В завершение Ивлин перечисляет крупнейшие церкви Англии, и список самых несуразных возглавляет Вестминстерское аббатство: «Взгляните на соборы Вестминстера, Кентербери, Солсбери… (список достаточно велик. — Р. Дж.) и сравните все это бесчисленное множество с одним-единственным собором Святого Петра в Риме».
Что касается самого Рена, то в отчете об осмотре аббатства он, будучи инспектором, выразил схожее мнение: «Готы и вандалы, уничтожив памятники греческой и римской архитектуры, принесли свою традицию, весьма фантастичную и распущенную, которую мы теперь называем современной, или готической, — умелая и выразительная резьба, изобилующая сложными, но тоскливыми картинами, не жалеющая ни средств, ни стараний человеческих». «Сложными, но тоскливыми картинами» — очень точная и красивая характеристика, принадлежащая человеку, понимавшему барочную двусмысленность форм. «Сложный», прежде всего, означает запутанный, прихотливо нелогичный узор, а также сложность для понимания. Слово «тоскливый» нередко употребляется в переносном значении — «убогий, низкокачественный», но здесь значение прямое. Вспомним, что аббатство действительно изобилует тоскливыми и печальными изображениями траурной тематики. «Старания человеческие» тоже поддерживают эту барочную игру слов.