Клише имеют свою пользу: люди прибегают к ним, чтобы выразить чувства — или хотя бы ожидания. Во многих описаниях аббатства, относящихся к различным эпохам, говорится о том, что здание наводит грусть, а самая характерная его черта — угрюмость. К XIX веку высказывания о запустении и разрушении почти исчезли, но ощущение мрачности, порождаемое собором, кажется, только усилилось. Оба эти факта связаны с реальностью: церковная жизнь в стенах аббатства возобновилась, а лондонский смог становился все гуще. Некоторые писатели XIX века в своих воспоминаниях отмечали, что внутренний интерьер церкви сделан из коричневого (даже темно-коричневого) камня, не подозревая, что причиной тому — осевшая на стенах копоть. Гилберт Скотт, пытаясь спасти интерьер собора, покрыл большую его часть шеллаком. Это не только не помогло, но и ухудшило ситуацию.
Для Аддисона аббатство было вечным «memento mori», местом размышлений о смерти:
Когда я нахожусь в серьезном настроении, то часто прихожу в Вестминстерское аббатство, в котором мрачность здания, само его предназначение вместе с торжественностью и осознанием того, какие люди погребены в нем, — настраивают на особый род меланхолии, печали, но при этом ощущения нельзя назвать неприятными.
Отметим, что Аддисон рассматривал это здание только как приют мертвых; он полагал, что аббатство не предназначено для живых, разве что призывает последних не забывать об усопших. В начале XX века Форд Мэдокс Форд выразился еще конкретнее — в его высказывании мрачность переходила в угрюмость, а серое в черное:
В мрачных черных монастырских помещениях нашей Вальгаллы… где возвышаются великие башни, хмурые и грязные, где воспоминания вдавливаются в черные стены, а фонтаны струятся в плачущем свете темных, ненужных клуатров, вбирающих в себя отталкивающие скелеты устаревших верований, устаревших стремлений и надежд; где все дворы и переходы старых зданий, кажется, шепчут об угасших добродетелях и пороках, былых наслаждениях и преступлениях… (и так далее. — Р. Дж.).
Это нелицеприятное суждение отражает действительность, и довольно утомительная риторика Форда вторит высказываниям ранних, более сдержанных в своих оценках посетителей аббатства. Для Джона Уэсли, как и для Аддисона, посещение аббатства — этакое упражнение в сосредоточенности: «Однажды я предпринял серьезную прогулку среди надгробий Вестминстерского аббатства», — записал он в своем дневнике в феврале 1782 года. Карл Филипп Мориц, немец, посетивший Англию в 1782 году, писал: «Я видел аббатство в темный, мрачный день, соответствующий характеру этого места». Герой Диккенса, «путешественник не по торговым делам», восхищавшийся вечно сырым Лондоном, прибыл в аббатство холодной мартовской ночью и встретил там «довольно мрачное общество… вереницу могил среди древних арок и столбов». Вашингтон Ирвинг избрал для своего паломничества в аббатство конец года — «один из тех пасмурных и довольно хмурых дней в последнюю декаду осени, когда утренние и вечерние тени почти сливаются и окутывают сумраком окончание года… Казалось, сама погода тщится соответствовать скорбному величию старого массивного здания». В описании Ирвинга часто повторяются слова «скорбный», «темный», «грустный», «загадочный», «жуткий», «пустынный», «тихий», «бесшумный», еще чаще — «меланхоличный», «угрюмый», «мрачный».