В этом отрывке видны черты, сделавшие стиль Виктории замечательным подарком пародистам. Ей поразительно удавалось сочетать ограниченность и возвышенность, и, несмотря на явную занудность, в ее словах заметны проблески сильного чувства. Виктория смогла превратить великое национальное событие в домашний юбилей («дорогой Альберт» упоминается слишком часто). Но в целом она была права — Виктория невольно подтверждает мысль Бэйджхота о том, каким должен быть современный монарх: «Семья на троне — интересная идея». Королева явно продемонстрировала историческое видение момента, принимая во внимание двойную природу Коронационного кресла, в котором она сидит: кресло, где короновали Эдуарда, и шотландский (иначе Скунский) коронационный камень.
Золотой юбилей был довольно скромным мероприятием: власти сомневались, станет ли это торжество публичным и встретит ли оно одобрение. Но не в первый и не в последний раз аббатство оказалось жертвой своего успеха. Бриллиантовый юбилей десять лет спустя стал огромным имперским праздником, собравшим владык и подданных со всего света, а для того, чтобы пышно устроить это грандиозное мероприятие, был выбран собор Святого Павла. Это событие фактически сделалось репетицией коронации Эдуарда V в 1902 году, когда аббатство вернулось к своим «обязанностям». Это была первая императорская коронация не только потому, что никто из предыдущих монархов не был коронован как император Индии, но также потому, что, как и в дни бриллиантового юбилея, столицу заполнила пестрая толпа чужеземцев: даяки, маори, китайцы и, конечно, индийцы. Однако парад туземцев относился только к внешней жизни Лондона, жизни вне стен аббатства, поскольку служба была чисто англиканской. Эдуард был также первым монархом, кого короновали не только как властелина Британии, но и как правителя доминионов, находящихся за тысячи миль, — Канады и Австралии.
Если верить прессе, эта коронация стала превосходным праздником. Музыка была великолепна, и в первый раз со времен коронации Георга II для события, олицетворяющего объединение нации, были заказаны новые мелодии. Так, 122-й псалом пели на каждой коронации со времен Карла I, но для коронации Эдуарда VII он был положен на музыку Пэрри. Этот псалом и коронационный антем Генделя «Волшебник Цадок» стали отныне частью ритуала, обогатив старинные, продолжающие жить традиции.
Однако проведение коронации сопровождалось тревогами, большими и малыми. У Эдуарда VII только что удалили аппендицит, и хотя он твердо решил не откладывать церемонию, но был вынужден согласиться с врачами, беспокоившимися, что король, если будет упорствовать, упадет замертво прямо во время службы. (Неловко говорить об этом, но если бы даже случилось худшее, Эдуард не стал бы первым королем, умершим в аббатстве, — с Генрихом IV это случилось пять веков назад, во время молитвы в Иерусалимском покое.) Епископ Степни Космо Лэнг заметил, что для нации, с чрезмерной легкомысленностью отнесшейся к приближающемуся событию, эта отсрочка была знаком — призывом вспомнить о Боге. Епископ Лондонский сказал, что у коронации стало «слишком много общего с шоу» и «слишком мало с великим таинством». Мысль о том, что свершающееся в аббатстве таинство объединяет нацию в общем религиозном переживании, вызвала новое отношение к коронации. Но не обошлось и без скандальных ситуаций: монарх велел отгородить специальное место для своих подруг, присутствовавших на церемонии. Шутники назвали его «королевским денником».
Эдуард был еще довольно слаб, и потому отсроченную церемонию сократили. Престарелый архиепископ Кентерберийский Фредерик Темпл, умерший через несколько месяцев, дряхлый и полуслепой, с трудом прочел службу и поднял корону, которую должен был возложить на голову короля. К моменту евхаристии он настолько изнемог, что как говорят, король Эдуард «заметно обеспокоился». Главные действующие лица этой церемонии, вероятно, походили на китайских императоров из «Турандот» — старые, усталые, бледные, немощные, почитаемые в своей дряхлости. Таким образом, все событие характеризовалось атмосферой церемониальной торжественности и человеческой слабости. Иллюстрацией могут служить два непредусмотренных жеста: король, целующий своего сына, и король, поддерживающий архиепископа после того, как тот преклонил колена, дав клятву верности. Архиепископу помогали подняться монарх и три прелата. Епископ Винчестерский предложил нюхательную соль, но архиепископ огрызнулся: «Уберите!».