Из-за ширмы под напряженную музыку раздались волнительные возгласы. Еще через несколько минут Николай в сопровождении охраны вышел в сторону очереди к Вадиму.
Мартыновы снова поклонились, но Николай Павлович прошел не заметив их.
— Ваше императорское величество, для нас большая честь вас видеть, — все же решился Леонтий Андреевич.
Николай сверху вниз еще раз прошелся взглядом по формальной главе семейства, прежде чем ответил:
— Тоже рад видеть земляков, Сэр Мартынов, даже если они забыли, где их дом.
У Беллы дернулась щека. Император лично распоряжался кому можно было покидать страну. Их он отпустил без проволочек, но видимо, осадок остался.
В свете солнечных лучей проходящих через стеклянную крышу Николай возвышался над Мартыновыми, как греческая статуя, полная величия и монументального спокойствия.
— Ваше императорское величество, детям свойственно сбегать из отцовского дома, — вмешался Вадим.
Николай не ответил, только кивнул и отошел в сторону, чтобы никто не мешал им поговорить. Белла осторожно взглянула на мужа. Граф Мартынов стоял бледный и слабо трясся. Он долгие годы мечтал попасть в Англию и стать ее частью, но видимо, где-то в глубине у него еще осталась честь Русского офицера. У Леонтия Андреевича забегали глаза, а под пышными усами задрожали губы.
Белла сжала зубы и положила ладонь ему на сцепленные в замок руки.
— Все хорошо.
Всего два слова, и Леонтий Андреевич собрался, хмыкнул, вытер ус и повернулся к детям:
—Теперь мы обязаны попасть на сеанс во второй раз, особенно после Императора и Королевы!
— Да пап, отлично.
Белла выдохнула и сделала пару шагов в сторону Вадима с Николаем, которые шепотом, что-то обсуждали.
— Ты уверен? — спросил Николай Павлович.
— Как и то, что бог дал нам десять заповедей.
— Но это же война, — Николай зарычал, — зачем мы тогда вообще здесь?
— Чтобы показать, что мы не готовы.
— Они не поверят.
— Посмотрим, — Вадим наклонил голову, — я вам еще нужен?
— Пока нет. Подойди на конференцию, — ответил Николай и вместе с охранной пошел в сторону подиума в центре выставки.
Вадим же повернулся на каблуках и поймал встревоженный взгляд Беллы.
— Боишься?
— Что это значит? — Белла не поддалась на провокацию.
— Именно то, что ты слышала.
— Мне нужно бояться?
— Пока не знаю. Но тебе точно, нужно поработать, — Вадим полез во внутренний карман пиджака за сигаретами, но остановился, вспомнив, что обещал Софье бросить курить.
— В проекте не все идет гладко, — Белла решила предупредить Вадима лично, а не через периписку.
— Значит, тебе придется поработать чуть больше.
— Ты не боишься, что я тебя сдам? — Белла посмотрела Вадиму прямо в глаза через фиолетовые стекла очков, — пока ты здесь, в Англии, в Лондоне. На тебя найдут управу.
— Это уже ничего не изменит, — Вадим все же убрал пачку поглубже в карман, — болото наконец начало двигаться.
— С тобой хотела поговорить Облако.
Вадим поднял бровь, давая Белле возможность закончить предложение.
— Она придет ночью к тебе в отель.
— Это предупреждение?
— Да, но от нее. Облако хочет перемирия.
— Сомнительно, — не поверил Вадим.
— Она что-то от тебя хочет в обмен на то, чтобы не мешать тебе и выйти из какой-то "общей охоты".
— Общей охоты? Это ее слова? — Вадим повернулся в сторону прохода, похоже, заметив знакомых, — хорошо. Буду ее ждать. Если же это окажется ловушкой, то пусть знает, что в этот раз ей не сбежать. У меня появились средства куда интереснее, чем просто корабль набитый взрывчаткой.
Белла нервно сглотнула, потому что в подобную угрозу она охотно верила. Фотографии с Американской компании российского экспедиционного корпуса облетели весь мир и шокировали много читателей.
— Простите, но мне нужно отлучиться, — извинился Вадим, и прежде чем уйти добавил, — Вы же по старому адресу живете? Отлично, ведь я привез гостинцы.
Навстречу Вадиму двигалась очень интересная компания. Жена Софья и Анна Сименс шли с колясками. Софья после четырех дочек родила Вадиму наследника Петра. Крепкий малыш хорошо перенес путешествие по северным морям на Туманный альбион. Еще бы, стоило ему только чихнуть, как старшие сестренки принимались докучать его заботой. Вадим твердо верил, что после третьего ребенка воспитанием младших занимаются уже старшие, а родители остаются так, для виду.