— Это как? — удивился Вадим, ведь Николай Павлович последнее время не ссылал.
— Эскимосы и остальные племена пошли в подданство, — не без скромности заявил генерал-губернатор, — мои чукчи так наловчились, что до невозможного достали их. А вот когда к чукчам присоединились самураи с Хоккайдо, то волком завыли. Тут то мы их и взяли тёпленькими, хоть пушнина снова в Петербург пошла.
Что-то в Петербург русско-американской компании приходилось отправлять, чтобы получать поддержку с большой земли.
Вадим перешёл на шепот.
— Я привез бочки с ядом, он очень поможет в добыче золота и серебра. Мои мастера знают как его использовать. Часть намытого повезу императору, чтобы он больше кораблей выделил. Как у вас со стройками? Что-то все какое-то коричневое.
— Мыть больше золота это хорошо, ты свое слово держишь, я свое. А вот про коричневое не надо! Твои, хе, наши строители наконец начали кирпич делать, осталось найти угля побольше и весь Владивосток перестроим!
— Страшно подумать, сколько рабочих погибнет, — заметил Романов, но Живой отмахнулся.
— Еще нарожают. Это не специалисты, которых Вадим присылает. Вот их да, мало.
— Если война началась, то потребуются корабли, мои долго будут идти, — Вадим вернулся к теме войны между США и Мексикой.
— Как договорились, линейные корабли не обещаю, нам не с жиру, быть бы живу, но пушки ваши поставим, — заверил генерал-губернатор.
***
Незадолго до отбытия у Вадима и Живого состоялся приватный разговор в кабинете генерал губернатора.
— Много наших видел? — как-то просто спросил Живой, посреди обсуждения планов.
— Было дело, — Вадим отложил документы в сторону.
— Ссорился?
— Было дело, — повторил Вадим, играя желваками.
— Ну, ну, я же из интереса спрашиваю, — оскалился Живой, — уж больно ты тихий и к людишкам спокойно. Вон, всякие штуки выдумываешь.
— Ну, не все посреди глуши хотят сидеть.
— Не все, — согласился Живой, — но я люблю. Люблю находить наших и вырывать их сердца, поглощая силу, — он сжал здоровенный кулак, — только рядом с нашими происходит, словно кровь бурлит. А вот рядом с тобой нет. Так, что скажи мне Вадим, чем ты так необычен?
— И много ты сердец попробовал? — очень спокойно спросил Вадим, расстёгивая кобуру под пиджаком.
Обычные остроконечные пули в медной оболочке почти не причиняли вреда, но вот тяжёлые, с вольфрамовым сердечником… у Вадима на ноге после тестов осталась дыра, которая не спешила зарастать. Пришлось даже устраивать спектакль для Софьи с ранением на стройке, а то она бы удивилась. Ну месяц в гипсе походил. В сапогах дыру то никто не видел, а ходить она ему не мешала. Так, что шанс был.
— Было дело, — в тон ответил Живой, и как огромная пантера изготовился к прыжку.
Но не успел он дёрнуться, как грохнул выстрел, и в комнате погасли свечи. Под огромной тушей генерал-губернатора лопнул студ. Вадим осторожно встал и обошел стол, с револьвером наготове.
Александр Юрьевич тихо сопел, как пробитый бойлер. Его горящие глаза повернулись к Вадиму.
— Добей, чего же ты?
— Ты задал вопрос, неужели не хочешь узнать ответ? — спросил Вадим, и получил слабый кивок, — я съел три сердца и во мне что-то изменилось.
— Ты начал слышать голоса? — спросил Живой.
— Нет, голосов я не слышу, — задумался Вадим.
Живой же сначала сел, а потом опираясь на стол встал и продолжил:
— В Хоккайдо, перед тем как я обезглавил одного японца и съел его сердце, он признался мне, что слышит голоса людей, то что они думают. Твоего голоса я не слышу, но слышу беспокойство и готовность вступить в бой у твоих людей. Значит, ты знал или предполагал, кем я буду.
— Ты не первый, кто рискнул на меня напасть, — Вадим отходил к дальней стене комнаты, держась подальше от Живого, так, чтобы между ними стоял стол.
— Это люди, тебе придумали, — Александр Юрьевич кивнул на револьвер, — с такой штукой, я бы уже взял Китай. Сколько золота хочешь?
— Это золотом не решить, — Вадим внутри взвешивал риск и награду иметь дело с этим защитником. Весь предыдущий опыт учил его не ждать ничего хорошего. Но здесь, в гоуши, вдали от основной части России именно такой не человек очень помогал. Пока.
Живой схватился за спинку целого стула и загорелся. Пламя поглотило его одежду, волосы и борода заполыхали, превращаясь в языки огня. Дерево на столе моментально потемнело и обуглилось. Вадим взвел курок. Они встретились взглядами. Сквозь пламя Живого виднелось отверстие от предыдущего попадания, Вадим прострелил сердце, но рядом билось второе.