— Винтовки, Вадим Борисович называет винтовками.
— Точно, если бы не винтовки, то мы бы точно померли, — он показал патрон с папковой гильзой, центральным капсюлем и утопленной в гильзу пулей Уманцева, — а заряжается это чудо сюда.
Он легко открыл и закрыл продольно-скользящий затвор. Хорунжий как маленький ребенок потянул руки к новой игрушке и не мог успокоиться, пока проверял вес, прикладывал к плечу, нюхал затвор.
— Вы в ствол посмотрите, — порекомендовал улыбнувшийся Егерь.
— Прям штуцер!
— О, да вы знаток. Но нет, винтовка лучше штуцера, — ветеран хохотнул и скривился от боли, перевязанная рана заныла.
— Винтовка, — зачарованно повторил хорунжий.
Вадим же отошел к щуплому горцу, который помогал во время боя Ефиму бросать гранаты.
— Где ваш староста? — на черкесском спросил он у старика.
— Он не наш староста, ставленник Шамиля. До их прихода я был старостой, — старик показал между дворов, — там, в колодце сидит.
Вадим кивнул и пошел к колодцу. Он засунул руку в темную шахту и вытащил за чуб волос Ахмета.
— Пусти урус, пусти, больно же.
— Тихо. Мы уезжаем, ты с нами. Запомни, говорить можешь только, если я скажу, понял?!
— Да урус, — Ахмет затряс головой. Его губы посинели, пока он сидел в колодце, не хватало, чтобы он простыл.
Когда Вадим возвращался к воротам, казаки уже погрузили раненых. Лермонтов стоял с полковником и его офицерами, рассказывая как все произошло.
— Вот поручик Беркутов и говорит, "ну не могут местные отравить гостя". А потом родился план Кавказский осел, — Лермонтов развел руками как фокусники на ярмарках.
Вадим проходил мимо него и шепнул на ухо:
— Только про провожатого не говори.
Михаил Юрьевич даже не поменялся в лице, когда продолжил рассказ:
— Наш капитан, которого за любовь ползать по горам на животе уже прозвали змеем, — Лермонтов осмотрелся нет ли рядом Захарченко, — так вот мы переоделись и пошли к аулу…
Дослушивать Вадим не стал. Он успел найти пару хороших коней в дорогу, когда пришел основной отряд казаков. Они даже притащили с собой горную артиллерию.
Аул Ачхой-Мартан находился чуть южнее Грозного, можно сказать — рукой подать. Оставалось загадкой, как горцы так близко подобрались и для чего собирают силы. Несчастный Ахмет на эти вопросы ответа не знал. Он рассказал, что готовиться большое собрание с главами банд. Шамиль — духовный лидер горцев и предводитель сопротивления русским на Кавказе прятался в труднодоступном ауле на Лысой горе. Прямо под носом у генералов, Шамиль наблюдал за Владикавказом. Ахмет рассмеялся на этих словах, сказав, что Аллах бережет горцев и послал духовному лидеру защитника, который и придумал такое надежное укрытие.
Вадим в Аллаха не верил, он точно знал, какие боги есть, и какие могут вмешаться. Участившиеся за год успешные вылазки горцев на крепости, логово прямо у главной артерии Кавказа — говорили о подтекающем штабе армии. И это тревожило сильнее всего.
В Грозном отряд оставил раненых и по главным дорогам отправился во Владикавказ, отчитаться об успешной вылазке. Отряд застал Нестрова Петра Петровича прежде, чем он ушел в другую крепость. После небольшого ужина офицеры собрались в кабинете Нестерова. Собирались без казаков.
— Ну что, орлы? Знал я, Миша, что с вами будет интересно, но чтобы настолько! — полковник расхаживал от одного платяного шкафа к другому, — да за такое, дырочке на мундире делают! Я уже написал прошение к государю, и жду, что ответ из Петербурга будет положительный. Для каждого.
— Спасибо, Петр Петрович, но это вы еще не знаете, что будет, — Захарченко робко улыбнулся.
Вадим и Лермонтов стояли молча, изображая предметы мебели. Михаил Юрьевич скептически оценивал свои шансы снова вырваться с фронта Кавказской войны.
— А что будет? — насторожился полковник Нестеров.
— Мы знаем, где сидит Шамиль, и хотим схватить его.
Полковник подошел к столу и забарабанил пальцами по пресс-папье.
— Возьмем пару отрядов пехоты и пушечек горных, — принялся объяснять Михаил, — у меня после захвата аула раненые все, только младшие офицеры считай и остались.
— Пушечки, пушечки, — полковник загладил редеющие волосы, — Миша, а откуда узнали?
— Понимаете…
— Удалось перехватить сообщение, — Вадим перебил Захарченко.
Полковник поморщился от нарушения субординации, но взмахом руки разрешил продолжить.
— В послании говорилось о месте и времени, где Шамиль появится.
— Я могу посмотреть на послание?
— Простите, Петр Петрович, но послание я уничтожил, — заявил Вадим.
— Это как?
— Мы когда первую атаку горцев отбили, еле живы осталсь. Но тут новая волна к стенам пошла. Я, честно говоря, испугался, что сообщение попадет к врагу и они предупредят Шамиля. А так был шанс, что хоть кто-то из нас доберется до Грозного.
Вадим говорил самоотверженно, будто снова присягу давал.
— Мда, — полковник сел за стол и достал папку, — и далеко вы с артиллерией хотите пойти?
— Петр Петрович, пара пушечек, — Захарченко руками показал куличик.
— Для горцев и пара пушечек — подарок! — Несторов поднял руку, — знаю, что ты хочешь сказать, Михаил, но подожди. Вот если бы разрешение из Петербурга пришло, то я бы тебя спокойно в чине майора отправил, а так дело серьезное. Пусть мне вы все, что нужно доказали, и конвой отбили и банды в горах погоняли, но и ты меня пойми. Не могу я просто так вас отпустить гулять не пойми где.
Выходили офицеры в задумчивости. Полковник обещал подумать и отпросить в "маленький дозор" не абы кого, а пластунов! Правда, для этого Нестерову придется идти на поклон к генералу.
Обдумать все решили в приличном, на первый взгляд кабаке, где обычно отдыхали офицеры среднего звена. Спокойное место по сравнению с солдатскими притонами и скромное в сравнении с генеральскими ресторанами.
— Вадим, это что было? — Захарченко, заказал мяса с чечевицей и вина.
— Необходимость, Михаил. Ты не думаешь, что горцы зачастили с вылазками? А так близко засесть? — Вадим достал новую трубку и закурил.
— Господа, я не знаю как вы, а мне не хочется сложить голову в горах Кавказа, — Лермонтов, как бывалый, но все же молодой, сильно нервничал.
— Михаил Юрьевич, так вас никто не заставляет идти. Скажитесь больным, а мы глянем, может, там и нет Шамиля, — спокойно предложил Вадим и выпустил колечко дыма в потолок.
— Как ты столько куришь? — Захарченко сел поудобнее на диван с подушками, — Риск — дело добровольное, Михаил Юрьевич. Я был с вами в бою и знаю, что вы не подведете.
Лермонтов задумался. Он мог дождаться решения из Петербурга, пара жалобных писем его знакомых или бабушки и действительно впечатляющие заслуги могли размягчить государя. Поэт нервно стучал ногой и в голову приходили только мрачные строки.
— Я с вами, — он хлопнул по столу, чем напугал хозяина, который нес тарелки. Обошлось без эксцессов, но армянин ушел икая.
— Другой разговор! — Захарченко хлопнул подпоручика по плечу, — Тогда решено!
Они подняли кружки с вином.
***
Утро началось с ведра холодной воды. Захарченко даже не пискнул, только шмыгнул носом и уставился на пожелтевший потолок. Через дырку в шторе прорывался луч света, который упал прямо на лицо Лермонтова. Поэт кривился, но просыпаться не спешил. От ведра холодной колодезной воды его спасал только разыгравшийся у Ефима ревматизм спины. Старый денщик оперся позвоночником на спинку табурета и смачно хрустнул.
— Знаешь Вадим, я даже не удивлен, — Захарченко остался лежать в промокшей кушетке. У него затекла рука, но Михаил чувствовал, что день выйдет на редкость паршивым и не спешил вставать, — я все не могу выбросить из головы лицо.
— Какое лицо? — Вадим сидел над стопкой писем из Питерского университета и не спешил отвлекаться.
— Ты не поверишь, но женское. Я увидел его в одном приставучем облаке.
Вадим прекратил писать извинения для университета, что не сможет прочитать лекцию этим летом.