— Кто-то из своих?! — Лев Львович сжал кулаки и оскалился.
— Не совсем свой. Я долго искал среди тел одного перебежчика…
— Мартынов, — отрезал генерал.
— Да, бывший майор, у меня с ним личные счеты и за Михаила Юрьевича и за, ну есть за что.
— Но его никто не видел, — Лев Львович выпрямился, дымка алкоголя сошла с разума, и он застучал пальцами по навершию шашки.
— У него, наверное, остался мундир, — Вадим не собирался оставлять живых врагов за спиной, — дальше я вижу два варианта, куда бы он мог отправиться: к османам или к черкесам. Если учесть любовь Мартынова к горцам, то ответ только один.
Лев Львович ответил не сразу. Он перебирал доклады патрулей и теории, пока не пришел к выводу.
— А если все-таки к Османам?
Вадим улыбнулся. Генерал если и не поверил, то убедил себя, что в гибели сына виноват сбежавший предатель.
— Тогда нам его не достать, пока. Войны с турками были, есть и будут, — Вадим откинулся на стуле и расслабился, — но если, и скорее всего так и есть, он у черкесов, то я не вижу ни одной причины, почему вы еще здесь. Правда не представляю, как вы в таком виде поведете людей в бой, — Вадим показал на распахнутый мундир генерала, — без обид.
— Без обид, — кивнул Лев Львович и отодвинул от себя рюмку с водкой, — вы поедете со мной?
— К сожалению, не могу. Меня сослали на Кавказ несмотря на мои старые раны. После новых боев, ранений меньше не стало. На коне не держусь вообще.
— Понимаю.
— Но это не значит, что я не буду вам помогать. Из Петербурга это сделать будет проще.
— Присылайте ваше оружие, мои казаки дали высочайшие оценки вашим револьверным карабинам, — генерал старательно выговорил новое название, — со своей же стороны обещаю, что мы отобьем обещанное, и я сквозь землю провалюсь, но найду золото на уплату остатка. Вы же не будете против крепостных черкесов?
— Совершенно нет, — улыбнулся Вадим, ведь рабочие руки ему должны пригодиться.
— А теперь простите, Вадим Борисович. Дела.
Они пожали руки, и генерал ушел, приводить себя в порядок. Вадим остался один за столом с бутылкой водки. Вчера он получил письмо из Петербурга с поздравлениями и разрешением возвращаться. Собственно все дела на Кавказе он пока завершил. С остальным должен разобраться Василий, чья удача перевешивала все глупости. Он, сам того не подозревая, договорился обменять не самые дорогие поставки оружия на земельный участок, ценою в много. Если Вадим не ошибался в том, что этот мир отличался от Земли, куда его изначально посылали, только событиями и неожиданными вестниками, то мир еще услышит о Худесском месторождении. Формально территория южнее Пятигорска входила в состав империи, но вести там, какие либо разработки, пока банды горцев терроризируют торговые дороги, было невозможно. Остальные земли Вадим выбирал сам, оторвав под Кубанью перспективные нефтяные месторождения.
В Российской империи действовала программа для заселения офицеров с семьями на территории северного Кавказа, и Вадим договорился, чтобы за заслуги перед отечеством и хвалебные речи в сторону начальства перед императором, ему выделили несколько деревенек. Он ущипнул себя, чтобы вернуться к реальности. Сами по себе земли стоили немного. Уйдут миллионы на то, чтобы появились и заработали шахты и скважины.
Он встал и размялся. Сидеть в душном зале не осталось сил, остатки от человеческого тела просили воздуха и движения.
У дверей штаба терся один интересный горец, который и на день не уходил, чуть ли не скуля о встречи с Беркутовым. Ахмет выглядел блекло и нервозно.
— О, Вадим Борисович! Как же я рад вас видеть. Эти, не хотели пускать меня к вам, — горец бросил злобный взгляд на караул.
— Это военный штаб. Конечно, тебя не пустили, у нас было важное военное собрание, — Вадим понюхал мундир, не сильно ли от него разило водкой.
— Я понимаю, военные собрания это дело ответственное! — вот и Ахмет, похоже, учуял нотки чачи, которые повеяли из большого зала.
— Зачем ждал?
— Ну как же, горло болит, — он многозначительно прокашлялся.
— Значит так, Ахмет, я уезжаю, — на этих словах на лице горца отобразился первородный ужас, — но оставляю в городе своего человека. Он парень смышленый, ответственный, хотя немного простофиля. Будет давать тебе лекарство в обмен на службу.
— Какую службу? — замогильным голосом поинтересовался Ахмет.
— Верную, конечно же. Ты останешься при Шамиле и будешь его самым верным человеком, с которым имам будет делиться всеми планами, — Вадим достал трубку и закурил, — донесения будешь приносить моему человеку. Ты ему донесение, он тебе лекарство. Только не тащи всякую мелочь, лекарства дорогие, тратить их на новости о том, кто, кого украл из аула — не надо.
Ахмет понимающе кивнул.
— Будешь говорить, с кем имам встречается, что говорит о России, императоре, кто из военных с ним слишком мягок или слишком строг. Но главное, ты узнаешь, через кого Шамиль общается с Османами и британцами. Понял?
— Понял.
— Тогда почему, ты еще здесь, а не приносишь свежий кофе Шамилю перед сном?
Ахмет намек понял и низко поклонившись скрылся в переулках Владикавказа.
Вадим же остался на улице, смотря вдаль, на окраину города, где имаму выделили отдельный дом со слугами и баловали не хуже, чем настоящего князя. Такое высокое отношение к человеку, который выпил столько крови у империи.
— Нет, врагов нужно уничтожать.
***
20 октября 1841 года.
Вадим ехал в Петербург не один. Напротив в карете сидел скучающий Михаил и тяжело вздыхал. Он горевал, что его оторвали от любимого дела и тянули в столицу, где ждала светская жизнь, серое небо и жена. Последняя так вообще наводила тоску на майора похлеще стопок отсчетов и прошений перед адъютантами русской императорской армии. Половые проблемы одного Захарченко, Вадима волновали мало, а вот количество верных и компетентных людей — чрезвычайно. Поэтому он отпросил бравого Захарченоко, в качестве испытателя, который должен лично доложить военному министру о ходе испытаний нового оружия.
Кучером подрабатывал Егерь, который согласился поехать в столицу и дальше служить Беркутову. Меткий стрелок отлично показал себя на Кавказе и рвался в новые приключения. К сожалению, после взрыва во Владивостоке, он оглох на одно ухо, но сам отшучивался: хорошо, что не ослеп, а то бы не поучаствовал в захвате Шамиля. С одной стороны наемник, но со стороны, которую Вадим описал штабу — доброволец и патриот.
Карету тряхнуло. Они остановились около вокзала. Пока еще единственная ветка железной дороги вела от Москвы до Петербурга. Да, вагоны трясло, продувало и иногда непонятно чем пованивало даже в первом классе, но все лучше, чем днями трястись в карете, чтобы добраться до столицы. Почти. Они вышли в пригороде, на остановке “Заводское”. Кирпичный домик с кассой и одинокая дорога, уложенная бревнами, вот и все чем была остановка. Ну еще пара колышков, чтобы привязать лошадей, у которых стояла запряженная карета. Встречать Вадима и компанию приехали бывшие жандармы: Микола и Алексей. Гладковыбритые в костюмах тройках и при тростях.
— Двое из ларца, — заметил Вадим, отдавая чемодан Миколе.
— С приездом, Вадим Борисович, очень соскучились, заждались, — Микола низко поклонился, улыбаясь пожелтевшими зубами.
Карету взяли открытую с четверкой лошадей и на рессорах.
— Карета хорошая, — заметил Михаил, погладив подлокотник из кожи.
— О, я так и знал, что вам понравится, — Алексей сдел напротив Вадима и Михаила, пока Егерь ехал с Миколой, чтобы не тесниться в салоне, — это наша.
Михаил вопросительно поднял бровь.
— В смысле мы сами начали делать, — принялся пояснять Алексей, — в прошлом году Вадим Борисович сделал себе закрытую карету, да еще и на этих, как его…
— Рессорах, — подсказал повернувшийся Микола.
— Ну да. Мы подумали, подумали, а чего бы еще таких не сделать? Нашли мастеров в Заводском, у которых вы заказывали, договорились и сейчас открыли мастерскую, — Алексей сиял, как начищенный пятак пока рассказывал.
— Вижу, без дела вы не сидели, только мастеров от дел не сильно отвлекли? — уточнил Вадим.