Вадим не столько понял, сколько прочувствовал ее тоску. Такое гнетущее чувство в груди, которое засасывало как черная дыра.
— Гертруда?
— Простите, я рада вас видеть, просто, — мадам Рейнах грустно улыбнулась, — пройдемте ко мне, я познакомлю вас с одним человеком!
— Конечно, — Вадим переглянулся с Анатолием и получил от него кивок, — с вами же мы пока прощаемся.
— Х-хорошо, — выдавил Музыкант и закрыл за посетителями дверь.
— Я рада, что вы вернулись в целости, — Гертруда показывала дорогу до своего кабинет, разглядывая свои руки. Вадим заметил пожелтевшие ногти, характерные для заядлых курильщиков.
— Война, — односложно ответил Вадим, прежде чем зашел в открытую дверь.
Кабинет Гертруды напоминал ее мастерскую в ателье, только в меньших размерах. У стен стояли деревянные манекены для постройки костюмов, на огромном столе, напоминающем верстак с зажимами, лежали рулоны ткани и кусочки мела.
— Здравствуйте, — поздоровался Анатолий на французском с девушкой, которая сидела на диване рядом с кофейным столиком из лакированного дерева. На столике у дам стояла пепельница под длинные сигаретные мундштуки. Вокруг горели ароматизированные свечи и палочки для благовоний, из-за чего Вадим не сразу распознал очень тревожащий аромат.
— Это моя хорошая подруга, мадам Фанни Кембл, известна английская актриса и активистка за отмену рабства, — Гертруда нахваливала знакомую.
Англичанка сидела с белоснежной шеей и оголенными плечами. Пышные рукава на перламутровом платье подчеркивали узкую талию в корсете.
— А это господин Анатолий Николаевич Демидов, — Фанни тепло улыбнулась Анатолию, — и Беркутов Вадим Борисович, мои хорошие друзья.
Вот только Вадим не удостоился теплой улыбки, а скорее осторожного внимания.
Глава 14
25 октября 1841 года.
На улице стояла глубокая ночь. Давно наступило время, когда приличные девушки и дамы возвращались домой к семьям. Шумная же компания, еще не успела обзавестись семейными узами, поэтому культурно отдыхала в кабинете госпожи Рейнах.
— Вадим, дамы, — Анатолий встал с дивана, чтобы попрощаться, говорил он на привычном французском.
— Подожди, друг, — Вадим тоже поднялся, — давайте я всех развезу по домам?
Он оглядел веселую компанию. С верстака убрали ткани, чтобы разложить закуску и шампанское. Чего-то крепче у дам не оказалось, а будить Музыканта никто не захотел. Сначала. Потом-то вломились к нему в кабинет за кальяном.
— Вот еще, Вадим, что люди скажут, когда увидят, — Гертруда не смогла выговорить конец предложения, клюнув носом. Ее клонило в сон.
— Ага, ладно, — покачнулся Анатолий, — Дамы, всего доброго! Вадим, идем!
— Ага, по коням, — Вадим повел Анатолия под руку к выходу из дома моды.
— Стойте! Вадим Борисович, стойте, — уже у кареты их догнал Музыкант. Он бежал в накинутом поверх халата пальто и тряс золотым ключиком в руке, — Это вам, пропуск в самые лучшие ложи.
Музыкант улыбнулся, но из-за больших мешков под глазами и растрепанной прическе выглядел он жалко.
— Спасибо, — Вадим убрал ключ в карман жилетки.
— А, а мне? — из открытой двери кареты выглянул Анатолий.
— И вам что-нибудь придумаем, — хотел заверить его Музыкант, но замолк под отрицательным кивком Вадима.
— Всего доброго господа.
Солнце только-только вставало, пробивая слабыми осенними лучами темное небо Петербурга, а Вадим уже приехал в Вестникъ, чтобы работать. Только не успел он подняться к Максиму, как явился посыльный от одного полковника жандармерии. Вернее, посыльный успел побывать и в Заводском и на съемной квартире, в итоге остановившись рядом с торговым домом.
Медленно веселая ночь перешла в унылое утро пятницы. Унынье нагоняли серые стены холодной. То есть неотапливаемое место, где держали всех непонятных личностей.
— Выпускайте, — скомандовал Вадим разбуженному приставу.
— Так, вашеблогородие, неположенно, — чиновник протер заспанные глаза. Его разбудили ночью и принесли раненного и что самое неприятное — вооруженного человека, — не положено. Опознать надобно, значит.
— Вот это, посыльный от жандармерии, — Вадим мотнул головой в сторону посыльного, который и привел Вадима к раненому Михаилу.
— Пустите! Пустите, говорю! — из коридора канцелярии послышался женский голос.
— Кого еще нелегкая принесла? — удивился посыльный.
— Жена, — хором ответили Вадим с приставом.
— Городовые разбудили, а она спать не давала, просилась в камеру, ну не положено, — пояснил чиновник.
— Ясно.
Вадим зашел в камеру и осторожно поднял Михаила на руках. Майор впал в горячку и сильно побледнел, в общем, выглядел паршиво.
— Мишенька!
— Руками не трогайте, он похоже что-то сломал, — пояснил Вадим женщине с заплаканными глазами, — ну или ему сломали.
— Подождите, а куда вы его? — дрогнувшим голосом спросила жена.
— К доктору, конечно.
— Вы, наверное, Вадим! Возьмите меня с собой.
— Ну, поехали.
На счастье, всех заинтересованных и впавших в беспамятство, доктор Гааза не спал. Более того, когда Егерь постучал в дверь, им открыл мужчина лет тридцати в фартуке с шикарными бакенбардами и выбритой макушкой.
— Господа?
— А доктор Гааза дома? — к дверям подошел Вадим с Михаилом на руках, — он срочно нужен.
— Конечно, конечно, проходите!
Раненного занесли в дом доктора. Федор Петрович не спал и сразу принял гостей, сильно удивившись столь ранним визитом.
— Вадим Борисович, очень рад видеть, но все любезности потом, я сейчас разбужу учеников, — объяснился доктор.
— Они квартируют у вас? — удивилась жена Михаила.
— Много практики, последнее время, — доктор подозрительно скосился на Вадима, — пожалуйста ожидайте, выпейте чаю, кофе.
— Спасибо, — кивнул Вадим и пошел на кухню, где одна престарелая служанка уже грела чайник на новенькой чугунной буржуйке. На боку печки виднелось клеймо завода Беркутова.
Стул под Вадимом жалобно заскрипел.
— Простите, мы не были представлены лично, — Вадим обратился к супруге Михаила.
— Мария Владиславовна, — представилась она и повернулась в сторону двери кабинета доктора, где шумели мужские голоса. Служанка поставила чашки и вазу с молочным печеньем на стол.
— Очень приятно, — ответил Вадим и сдул с чая пар.
— И мне, — Мария не притронулась к чаю, просто продолжила говорить, — вы же с ним давно знакомы? Миша так мало рассказывает. С Кавказа почти не писал, я так волновалась, сердце женское оно же чует. Он же у меня смелый, вот и во дворе от какого-то бандита отбивался, весь дом разбудил. Ой, а что соседи скажут…
Вадим не верил, но у него дернулся глаз.
— Это Мишенька только с виду суровый, а внутри мягкий весь, светлый. Я сколько ему говорю, не для тебя эти сражения…
А вот сейчас Вадима потянуло стошнить, что физически было невозможно для него.
К моменту, когда доктор Гааза пришел на кухню, Вадим изрядно позеленел. Его аж трясло от раздражения.
— Вадим Борисович, с вами все хорошо? — забеспокоился доктор.
— Да. Как Михаил?
— Хорошо. Ключица вызвала осложнения, но мы с коллегой провели операцию с помощью новой методики, — с гордостью объявил Федор Петрович.
Вадим вскочил из-за стола и подошел к доктору, что прошептать:
— Подыграйте.
— Что? Я вас не понял, — Федор Петрович поправил очки.
— Что вы такое говорите?! — вскрикнул Вадим и схватил доктора за плечи, — Как ему отрезали Достоинство! Он же был ранен в плечо! Как не сможет исполнять супружеский долг?!
За Вадимом что-то глухо упало.
— Она в обмороке! Зачем вы так? — Федор Петрович подскочил к Марии, чтобы проверить ее состояние.
— Она сама виновата, вот придет в себя, поймете. О каком коллеге вы говорили?
— Здравствуйте, — на кухню зашел тот самый мужчина с бакенбардами, который встретил Вадима в дверях, — что с дамой?
— Обморок, перенервничала, — Федор Петрович подошел к шкафу на кухне, — сейчас нюхательные соли найду. И да, — он повернулся к Вадиму, — разрешите вам представить, Николай Иванович Пирогов, мой коллега и с этого года возглавляет кафедру хирургии в Императорской Медико-хирургической академии.