— В дороге высплюсь, — пробурчал Вадим, — ты же хочешь, чтобы я был ученым человеком? Чтобы не по горам лазил, а в университете преподавал?
— Хочу, — честно признался Ефим, — Этож почет какой! Учить отроков — дело хорошее. И я не слышал, чтобы университетским сносили шашкой голову.
— Или топтали конем…
— Или топтали конем, — согласился Ефим потухшим голосом.
— Видел?
— Видел.
— И они?
— Да, все.
Вадим подбросил ручку в руке.
— Но я сказал, что в пылу боя и не такое бывает. Мало ли что нам показалось? Солнцем головы напекло или…
— Ефим, — жестче чем нужно остановил его Вадим.
— Я же понял, что тогда в проклятых степях вас потерял. Мне сон снился, что вас развернули и отправили к нам на землю с миссией, я подумал что просто сон, но потом. Потом Вадим ты вернулся, весь в крови и пыли. С белыми-белыми как у мертвеца глазами. Подожди, — Ефим остановил Вадима, который хотел что-то сказать, — Уж старый вояка мертвецов много повидал, поверь. Вернул тебя кто-то, то ли дьявол, то ли бог, я не знаю. Но думаю, что мой грех, когда я тебя оставил… Я вижу, что ты живой, и это главное. С тобой бы ушла частичка каждого из нас.
Ефим тяжело вздохнул, перекрестил Вадима и пошел спать. Вадим же подавил в руке слабую дрожь и продолжил писать.
***
— Мы не можем уйти с пустыми руками, — Вадим поклонился извиняясь.
— Что вы имеете в виду? — перевел Егерь вопрос Эмина, который провожал гостей.
— Нам приказали, забрать оружие, но я вижу, как вы к нему относитесь. Поэтому можете продать?
Лермонтов удивленно поднял бровь. Горец же задумался и не сразу нашел что сказать. Он поднял крышку дивана и достал оттуда шашку в ножнах. Навершие рукояти украшала россыпь рубинов.
— Найдется ли у дорого гостя, достойная цена? — перевел Егерь слова улыбающегося Эмина.
Вадиму пришлось сходить до повозки за маленькой деревянной шкатулкой.
— Порадуйте хозяйку, — он протянул шкатулку Эмину. Горец с любопытством ребенка заглянул внутрь и обомлел. Там лежали украшения в виде жуков: тельцами для сережек служили рубины в оправе из серебра.
Эмин приложил к шашке пару пистолетов с рукоятями из слоновой кости.
Уезжали в добрых чувствах, только Михаил Юрьевич ехал мрачный.
— Вадим Борисович, а не страшно вам возить такие дорогие вещи по горам?
— А чего мне бояться? — улыбнулся Вадим, рассматривая кремневые пистолеты. Они похоже были из Персии.
— Ну хорошо, вас ничего не пугает, но об отряде вы подумали? Что, если пойдет слух, о русских, которые ездят с драгоценностями?
— Почему "если"? Он пойдет, рано или поздно. Тогда к нам придут бандиты, мы их побьем и принесем во Владикавказ хорошую новость. Может, вас простят и пустят в Петербург.
— Ага, одно нападение уже отбили, — пробурчал Лермонтов. Поручик скучал без высшего общества и всех острых ситуаций куда мог и обязательно попадал раньше.
Михаил Юрьевич слегка замедлился, чтобы поравняться с Ефимом, который ехал в кузове.
— Ваш Вадим, готов плавать в реке крови. Может, ему это даже нравится.
— Глупости, — Ефим ножом чистил яблоко и даже не поднял головы, — Вадим Борисович — богобоязненный человек и не будет заниматься такими ужасами.
— Горцы тоже боятся бога, но это им не мешает подлавливать казачьи патрули.
Перед следующим аулом Вадим начертил круг на большом камне в стороне от дороге.
— Метка, для Захарченко. Он увидит и пойдет к следующему поселению, — пояснил Вадим.
— А если нужна помощь или еще что? — поинтересовался Егерь.
— Тогда крест. Но смысл у каждого поселения ставить круг нет, мы с Михаилом заранее обговорили порядок, — Вадим лукаво посмотрел на прикрытые тканью ящики в повозке.
Следующие дни выдались спокойными. В аулах отряд встречали дети, старики, иногда мелькали девушки, но не мужчины. Все взрослые как будто разом ушли. И чем дальше на восток шел отряд, тем тревожнее становилось. Несколько раз они видели крупные ватаги вдалеке, но горцы не рисковали приближаться.
А потом все началось. Первого августа отряд пришел к стенам аула Ачхой-Мартана. В крупном поселении по местным меркам стояла наблюдательная башня и крепкие ворота упрочненные лентами железа. Отряд Вадима застал уходящих горцев, которые шли на юг. Только благодаря удаче отряды разминулись. Горцы спешили и поднимали пыль, которая столбом виднелась на многие километры.
— Интересно, — Вадим повел повозку к аулу. Отряд разделился как и до этого. Охотники засели на гребне, им оставили трубу для наблюдения.
В этот раз никто не спешил встречать гостей, а на башне мелькал наблюдатель. Не мальчишка или старик, а мужчина с ружьем. И крутился он около медной пушечки, ствол которой поблескивал в тени амбразуры.
— Открывайте! — Егерь огрел ворота тяжелым кулаком.
Ворота открылись не сразу. Заскрипели через пару минут, требуя смазки ржавыми петлями. На пришедших выглянул посмотреть подросток с жиденькими усиками, загорелым лицом и грязной папахой.
— На почетный караул не тянет, — заметил Вадим, когда подросток перестал прятаться за воротами и показался полностью. Мешковатая рубаха в заплатках, подпоясанная простеньким куском материи, и босые ноги — все это выдавало в подростке чуть ли не беспризорника по местным меркам.
— Что надо, Урус? — уточнил подросток.
— Постоя. Видишь, с дальней дороги идем, устали, — Егерь говорил на местном, не переводя, чтобы не тратить время. Из всех его понимал Вадим, и чуть-чуть начал Лермонтов.
— Виду, что с дороги, вижу, что устали, а стучали зачем?
Егерь не отличался вспыльчивостью, но нагайку в руке сжал. Парень это заметил и вжал голову в плечи, но за ворота не пустил.
— Пойдем, в этом ауле усталому путнику не подадут хлеба, — Вадим натянул вожжи, разворачивая повозку, — наверное, здесь все настолько бедны и несчастны, что не хотят пускать торговца с украшениями.
На последнем предложении у юноши дрогнули уши, но не от слов Вадима, а от тихих голосов за воротами.
Заскрипели петли, и ставни открылись. Из-за ворот вышел высокий чеченец с острой бородкой и колючими глазами. На его загорелом лице вместе с маленькими шрамами заела хищная полуулыбка.
— А ну, брысь! Кто заставляет гостей ждать! — подростка подвинули с дороги, — меня зовут Ахмет, старейшина, и я рад приветствовать гостей в Ачхой-Мартана. Пойдемте, найдете приют в моем скромном доме, — Ахмед обращался к гостям на сносном русском. Его черкеска из хорошей шерсти, дорогая шашка в ножнах и пара новых сапог не сочетались с образом деревенского старейшины.
Когда отряд прошел ворота, то оказался посреди генеральной уборки. Иначе назвать женщин, которые подметали главную дорогу, Вадим не мог. Рядом с повозкой ехал Лермонтов, он осторожно толкнул Вадима и кивком показал на следы от подков.
— Друг мой, здесь такой запах, что никакой уборкой не спрячешь табун, — перешел на французский Вадим.
— Вы говорите слишком спокойно, — Лермонтов тихо щелкнул кремниевым замком на пистолете.
— Спокойнее, — Вадим только улыбнулся, — сначала посмотрим, что к чему.
— Чего здесь смотреть? Горцы далеко уйти не могли. Налет готовят. А это перевалочный лагерь, вот.
— Готовят, — согласился Вадим.
Они остановились рядом с широким каменным домом в один этаж, прямо под амбразурами сторожевой башни. Кованая дверь в башню была закрыта.
— Дорогой Ахмет, у меня не так много осталось украшений, давайте быстро все обсудим, и я поеду? — обратился Вадим к старейшине.
— Прошу, заходите, — Ахмет открыл дверь в дом.
— Секунду, — Вадим повернулся к товарищам, — пойду я и Михаил, а вы смотрите, чтобы любопытные в повозку не лазили.
— А переводить, вашблогородие? — удивился Егерь.
— Идем, идем, Вадим Борисович знает, что говорит, — Ефим привязал коней у стойлу.
У входа в дом стояла сгорбленная женщина в платке. Мозолистыми руками она держала дымящийся глиняный горшок.