Огонь рос, становясь выше. Роджера он обтекал, как воду, а у Нимбри загорелись ноги. Загорелись они непривычно, не как обычное тело, а бумага над свечой. Пламя бежало быстро, но, что странно, ни гари, ни потемнений не возникало. Огонь горел только поверх. Что-то меняться стало только спустя время. Кожа неестественно побледнела на месте воспламенения и, осветлив её достаточно, пожар шёл дальше. Ткань также, как и держащий девушку Вестник, не были важны для этой яркой субстанции. И вот, уже у головы, волосы, как бенгальские палочки, вспыхивали от пламенных прикосновений, но не тлели, а только становились пепельно-белыми. Как вдруг, тело напряглось, глаза девушки открылись. Лицо понемногу поглощал огонь, но она даже не чувствовала его. Нимбри смотрела на Тревиса, а Тревис оживленно думал о ней, сбросив с себя ступор.
Янтарно-карие глаза пламя создало лиловыми. Девушка начала кашлять.
— Вы замечательно потрудились, теуфел-оберст, — заявил сидящий за столом, чья нацистская форма своими полосами и железками говорила о высоком положении её обладателя:
— Операция была проведена успешно. Разгромить противника с численным превосходством — удел не каждого.
— Благодарю, Герр Ворштхер.
— Вы не дослушали. Потрудились вы, конечно, замечательно, но во-первых, вы пустили на фарш опытный отряд закалённых в бою солдат.
— Их нарушения дисциплины требовали наказания. У нас уничтожительная война, а не насильственная и грабёжная.
От правдорубящей дерзости военный встал с кресла, размахивая руками.
— Ваш статус сильно развязывает вам язык. Не был бы у вас карт-бланш от самого Фюрера, я бы заткнул вам рот. Но я не закончил. Во-вторых, вами было взято в плен около 120 гражданских.
— Укрепления сами себя не построят, Герр. Нам нужна рабочая сила.
Военноначальник вернулся на своё сидение, сбросив фуражку на стол и вытащив платок из формы.
— У вас всегда найдётся причина выкрутится. Так вы и одерживаете верх. Может это и хорошо, но вы мне не нравитесь, — вытирая пот с залысины, пробурчал военный.
— Не удивительно, Герр. Я сам иногда себе не нравлюсь. Я вообще не уверен, что я могу кому-то…
Стук в дверь кабинета перебил Стефана.
— Войдите!
Кто-то вошёл внутрь, только стук каблуков был слышен из-за спины оберста. Немец напряг спину, ожидая что неизвестный выйдет из-за его плеча.
— Я не вовремя, Герр Ворштхер? Я не буду мешать, если вы хотите отчитывать подчиненного дальше, — слегка утомлённым, но молодым голосом спросил посетитель.
— Как меня только не называли противнике на фронте, но чтоб «подчиненным», — сквозь зубы нагнетал Осбер:
— Да как ты…
Может, немец ожидал увидеть там рядового, максимум офицера. Может, секретаря. Но точно не женщину-капо. Стефан сморщился от неприязни. Обноски-лохмотья свисали с худого до костей тела, их скрывал большой по размеру пиджак с характерной белой лентой на предплечье. Серый платок обматывал волосы, обезличивая и без того серую внешность.
— А, Йенде, заходи, — спокойно, необычно ласково произнёс Ворштхер:
— Прошлый раз ты что-то…
Руки военного задёргались под столом. Капозетполицей может и не заметила этого, но острый глаз оберста навострился. Там открылся ящик, из которого вылетел небольшой столб пыли.
— Что-то ты плохо убралась. Неужели, паёк был такой сытный?
— Нет, Герр, не был, — вздохнула пришедшая.
— Хорошо. Тогда я урежу тебе его не в наказание, а как стимул. Пройдемте, Теуфел, девушке надо дать место для работы.
Из кабинета двое оказались в белом коридоре с застеленным выцветшим и подгнившим ковром по всей длине. Став у окна, немцу открылся вид на безжизненную территорию. На концентрационный лагерь не позволял смотреть едкий рассеянный свет, пронизывающий пасмурное небо.
— Неужто я вижу на лице слуги потустороннего тоску? Столько крови лежит на ваших руках, а в печаль уводит рабский труд? Даже мне, такое чуждо.
— Что творится в моей голове ведомо знать только мне, Герр. Уж лучше ответь мне на вопрос. С какой стати начальнику этого проклятого места должна убираться капо?
— Рабочая сила, как вы её назвали, всем нужна, оберст. Я просто решил выбрать из неё более приятную на вид.
— И поэтому капо?
— Возможно. Понимаете, эта труха, что слоняется у нас под окнами, даже полки протереть не сможет. Да ещё и страшные, как смерть. Хоть какая-то польза. Знаете, я же простой человек с потребностями.
— Охотно не верю. А та труха тоже бы не смогла вытереть пыль, если бы вы её не приносили, так?
— Что, о чем вы?
— Рука, Ворштхер. Когда собираете пыль и грязь отовсюду по ящикам, рука может испачкаться.
Военный взглянул на кисти. На одной из них осело много светлых кусочков.
— Но-но я… Э-это просто игра. Знаете, я…
— Игра, Герр? Вот что, вы подкинули мне отличную идею для отпуска. Фюрер уверен в победе, до меня ему уже нет дела. А я лучше побуду здесь. Те 120 заключенных должны работать, а не участвовать в играх.
— Дерзко, с вашей стороны уж точно. Думаете, что сможете тут пробыть больше дня? Да я…
Спустя пару часов под крики военноначальника на фоне, на запрос об переводе был принят утвердительный ответ. У Герра появился сосед по кабинету.
· — Оживить сможешь?
· — Жизнь за жизнь. По-другому никак.
· — Жребий — хороший выбор. Помоги-ка.
· — Повторяй все слова за мной. Иначе не спасём.
Глава 29
— Господи! - перепугался облачённый в пижаму военный.
Было раннее утро, когда солнечный свет сине-белого цвета пропитывал туман. Ворштхер спокойно спал на своей простецкой кровати, которая по сравнению с койками заключенных была роскошной. Причиной пробуждения оказался оберст, тихонько покуривавший в углу комнаты и наблюдавшим за спящим. Точнее, резкий запах табачного дыма от него был причиной.
— И как это вы умудряетесь верить в бога? — риторически спросил Стефан.
— Я в праве верить, ведь он с нами. Не постесняетесь ответить, какого gurke вы забыли в моей спальне?
— Хотел проверить.
— Храплю ли я?
— Нет. Крепко ли вы спите под боком у трупов.
Геррские нервы заиграли от такого ответа.
— И часто вы намерены меня так навещать?
Осберт затянулся и плеснул в военного дымом.
— Увы, мне тоже требуется довольствоваться сном. Хотя бы раз в три дня. Да и еда с водой мне не помешают. К слову, не знаете, что сегодня подают?
— Гороховый суп с консервированной говядиной.
— А на десерт — хлебцы с сахаром? Вы уверены, что предлагать сухой паёк простого солдата недавнему гостю с фронта целесообразно? Мы не в бараке, и раз уж у вас есть табак, который я с радостью позаимствовал, то и что-то более съестное найдётся, чем похлёбка и требуха в банке.
— Ну знаете… Мы не в вашем личном доме с фройляйн-домохозяйкой, которая вам приготовит сытный стол! Здесь я главенствую над тем, что у меня в желудке и, возможно, будет у вас. Если я захочу сочнейшей дичи, то пойду на охоту, уж времени мне хватает.
— Вот и отлично. Вам как раз не повредит столь приятное увлечение. Да и свежий воздух… А я вам даже навстречу пойду.
— Да?! И как такой напыщенный самодоволец мне пойдёт навстречу?!
— Я поработаю за вас в кабинете.
— А?
— Я видел стопку бумаг, пришедшую к вам на осмотрение. Думаю, так мы сэкономим намного больше времени. Не посылать же вас сначала с документами разбираться, а потом за зверьём.
— Н-но…
— Вы меня слышали. Что, патроны для винтовки закончились? Поделиться?
— Нет, — прожевал Ворштхер:
— У меня и своих предостаточно.
Боевая охрана, совсем недавно по времени вставшая на пост, была немного изумлена внештатным заданием. Солдаты даже не поверили сперва, что идут за свежим мясом в лес. Пока небольшой отряд, собранный лично начальником концлагеря, уходил, показываясь за окном, оберст приступил к озвученному. Ориентировки о переводах проскальзывали после печати с руки Стефана на следующий пост, где их прочтёт другой ответственный. Документация направлялась в архив, сведения о заключённых дополнялись. Багровых папок или бумажно бежевых обложек на столе становилось меньше. Буквально таяли на глазах с продуктивностью Осбера.