— Я не могу… Я не мог…
Душевные муки в унисон грызли Энвила с физическими. Старая рана будет вечно кровить. Как тут:
— Я ЗНАЮ, ЧТО ТЕБЕ НУЖНО!
Крик донёсся даже до птички, Гарри и Джейдена.
Челюсти и когти замерли. Вестник с трудом слез с каменной плиты.
— Моя судьба не принести тебе извинений. Не они тебе нужны. Сейчас, спустя годы, века моих попыток сделать лучше, теперь я знаю.
Зрачок Падшего дрогнул. Тьма не исчезла, но мнимые цвета виднелись силуэтом.
— Я не прошу и не буду просить открыться мне, тому, кто последний близкий тебе. Это принесёт только страдания твоей душе. Элоиза, Эла, я молю не винить себя в смерти своих родителей.
Силуэт опустил руку. Её кулак нервно сжался.
— Я близок тебе, только принеся муки, поэтому…
Вестник упал на колени, поставив ладони на едкую пыль.
— Я не смог найти тебя здесь, но если бы получилось, я бы ни за что не дал твоим пыткам свершиться. Мне должно было страдать. И сим все равно не отплатить цену твоей боли, но я прошу не винить себя. Лучше вини меня. Этот кошмар ты взяла из моих мыслей. Вот и оставь его только для меня. Выпусти остальных и выслушай их, а меня держи здесь столько, сколько захочешь.
Силы пропадали, Падший уронил голову. На его пальцы осела грязь от ботинок.
— Вкус медового прополиса. Закурить есть? — надменно спросила девушка
— Тебе же не нравился запах моих, — кряхтел Энвил.
— Фильтр в них хрень, а так сойдут. Да и для кого ты их хранишь, если сам не куришь?
— Я пытался, Эла. Честно.
Глава 49
Не редко в жизни простых людей, посреди ночи, возможно, появляется звонок. Обычный телефонный звонок, который только начинает панику, а затем суматоху. Близкие люди — рыболовные крючки, выдёргивающие тебя из постоянной рутины. Болезнь близких людей — это подсечка.
Среди оркестра городского быта вой сирен скорой помощи виолончелью окрашивает картину. Сегодняшний вечер воспевался таким же количеством несчастий, как и всегда.
Местная больница Мин Йи распахивала одну дверь коридора за другой, принимая на себя летящие носилки. Молодая мать на них отхаркивала кровь в маску, теряя сознание от ножевых ранений.
За пианино в этой композиции отвечали финансовые возможности. Только деньги бесчувственно отыгрываются на судьбе, иногда припуская чьи-то клавиши на место, а иногда вдавливая их посильнее. Супруг этой недавно ставшей женщины не принял участи прогибаний. Поэтому на чащах весов, где он видел себя с одной стороны, а своего готового к рождению ребёнка — с другой, перевес вынул кухонный нож.
Рык труб привёл полицию на место, а родню вслед за ними. Наказание не забудется, но подождёт — всё, чтобы спасти невинные жизни.
Операционная подготовлена, барабаны гремят, поторапливая. Пульс отстукивает секунды.
Подобное происходит постоянно. Как и горе, всплывающее потом. Крючок выскочил из воды — сегодняшний вечер снова воспет гимном трагедии.
Неделю спустя, недалеко отсюда, несчастье снова произошло, но совсем иное и только на первый взгляд никак не связанное.
Сердце влечёт быть не одиноким. Юная Джи считала именно так, пока её потенциальная пара не отказала ей. Прекрасный макияж испортился, едва ресторанчик Йонгуан покинул посетитель. Тушь окончательно вымылась из ресниц, только лавочку у магазина одежды Аимицу заняли. Которая попытка на счету, а Джи так и смогла найти себе хоть кого-то в её жизни. Родственников под рукой нет, квартира снимается в захолустье, учёба не приносит радости. В такой момент дух человека слегка вырывается из пор, будто пытаясь убежать. Это не стремление умереть, скорее желание лампочки выкрутиться, чтобы, вернувшись, гореть ярче. Трагедия этого случая не в очередном разбитом сердце. Дух молодой девушки не мог предполагать, что желание ненадолго отлучиться с насиженного места станет чьей-то возможностью. Лавка опустела неожиданно быстро.
Пропажу замечают не сразу. Пропажу чего-то не важного ещё позднее. Университет не ставил вопрос об отсутствии своих студентов под разбирательство, если знакомый мог знать хотя бы что-нибудь. У Джи не было подруг. Были разве что далёкие соседки. Они и замечали девушку по дороге, в странных нарядах, но внушавшие хоть какое-то здоровье.
Под странностями студентки имели ввиду платки, повязки и любую другую одежду, скрывающую тело больше, чем нужно. А пропавшей появилось что скрывать.
Комната из переоборудованной прачечной сойдёт за жилище, если не придираться. Сломанные машинки теперь можно использовать под хранение.
Третья неделя не приводила к квартире Джи никакого внимания. Девушка просто могла устроить себе эмоциональный отдых. На самом деле, в очередную ночь, обмотанная шлангом и целлофановым пакетом, стопа, подпиливаемая украденным тесаком, отсоединялась от голени.
Трагичные изменения сказывались на теле радикально. Какие-либо части тела могли начать стареть быстрее, чем всё остальное. Метаболическая гангрена призывала избавляться от таких особенностей, ведь даже больница имеет собственную публику. Но такое лечение только на сутки заставляло Джи сидеть дома. На месте старых увечий вырастали новые и свежие конечности. Столь бурный рост был связан с новой зависимостью, завязанной на испорченных инстинктах: подобно диким ящерицам, сумевшим оторваться от чужих глаз, особь съедала всё, что попадает под категорию «отпавшего хвоста».
Кости с хрящами складывались в стиральные барабаны, вычищаемые в ближайший проток местной реки вне посторонних глаз. Пока же объедки не скапливались, и ноги поддавались желанию ходить, с виду потрёпанная шла на незнакомые ранее улицы.
Голова приподнялась от древесной коры. Время на путь пролетело незаметно. Даже небольшой сон под дубом в приквартирном парке не отложился в памяти. Глаза намечено посмотрели в одну точку.
Антракт закончился. Весь оркестр набрал разыгровочный тон. Раньше сфальшивить не удавалось, но теперь свобода открывалась небольшими окнами. Клавишные могли стать поперёк ударных. Старая форточка незнакомой ранее квартиры закрылась. Смерть какой-то женщины не искривила ничью жизнь. И поэтому неизвестный для Джи мужчина спокойно вышел из дома по своим делам.
— Мама, — глухо капало на подкорку.
Утром полно детей, резвящихся и кричащих. Может быть это был чей-то возглас, а может нет. Место рядом с деревом опустело быстро.
— Роджер, ты так и не смог мне объяснить, как нам поможет малец с припадками, — спросил египтянин, иногда поддёргивающий опекаемого от проходящей толпы.
— Мой навык убеждения на него не работает. Я бы и сам был не прочь его отпустить, но он сам за нами поплёлся. Лишние руки лишними не будут.
— Он слишком юн.
— Знал бы ты одного из наших, пока тот не решил исчезнуть, так бы не говорил. Молодой не значит слабый. Вспомнил бы, кто меня почти не отделал.
— Так мне его или тебя считать слабаком?
— Мальчики, — Нимбри вернулась из общественной уборной:
— Вы только и делаете, что спорите. Так мы не решим нашей проблемы.
— Ним, я нарадоваться не могу, какой разговорчивой ты снова стала. Что произошло, всё-таки?
— Ну, Роджер… Мне было плохо! Да. Знаешь, такое бывает…
Одайон внезапно развернул Смертного к себе, шепнув:
— Чтобы девушка хотела с тобой говорить, жеребец, слушай, что она хотела сказать. Докапывать её расспросами — себе же хуже. Она явно не хочет про это говорить.
— И как я только на экспертов по жизни натыкаюсь?! - риторически ответил Вестник.
Нимбри думала показательно расстроиться, ведь её перебили, но спокойствие от отрезанной неприятной темы остановило. А ещё за край платья дёрнул мальчик.
— М’ама! - воскликнул он, оттаскивая Вестницу к автомату с напитками.
Молодой рассудок не привык к такому стеснению. Девушка погладила ребёнка по голове и сказала, протягивая купюру:
— Я не твоя мама, малыш. Но раз ты хочешь, не знаю, сходи себе и купи что-нибудь.